Будущее русского языка. Падение флексий. Истощение встречи читать ~4 мин.

«Русский язык превращается во что-то другое? Именно так. А вместе с ним и мы», – полагает Дмитрий Серегин.

Материал подготовлен проектом
«Центр исследований русской культуры»

Само по себе это естественно. Но изменения, которые наметились сейчас, глубже, чем раньше. Например, когда языком повседневного общения образованных классов был французский, русский литературный язык впитывал в себя галлицизмы и т. п., но это были лексические и фразеологические заимствования. Мог, скажем, появиться новый оборот – калька с французского. Но грамматику языка все это не затрагивало. Сегодня гнется сам грамматический каркас. А конкретно, уже трудно не заметить, что система падежного склонения все чаще кажется носителям русского языка не обязательной. Считают, что без нее можно обойтись, избегая, например, склонять названия компаний или организаций, даже если они названы вполне русским словом.

Проблематичность склонения для носителей русского языка проявлялась и раньше, особенно наглядно при склонении сложных числительных, а отчасти и длинных причастий, допустим, на «-ющийся». В случае числительных вполне могло доходить до того, что падежное изменение одного из слов прекращалось: «Тысяча сто двадцати трем человек». Но это относилось все, скорее, к изъянам языковой компетенции довольно большого числа носителей языка, хотя уже само по себе наличие этой бреши говорит о том, что языковая парадигма, связанная со склонением, оказывается для говорящих на этом языке некоторым обременением.

Теперь же мы видим спокойный, более или менее сознательный отказ от самой парадигмы. Пока – в случае с названиями организаций, которые воспринимаются по модели несклоняемых иностранных слов. Но в силу указанной обременительности склонения можно ожидать, что зона отказа от падежной парадигмы будет расширяться.

Это повлечет за собой поступательную деградацию флективной системы (системы изменения окончаний слов) как таковой. Падежное согласование между именем и определением (например, существительным и прилагательным) будет все более отчетливо ощущаться как избыточная нагрузка на говорящего. Расширяясь, процесс затронет и глагол, а значит, из него будут вымываться показатели рода, числа, да и времени.

В случае с именами (существительными, прилагательными, числительными) или причастиями компенсацией станет, вероятно, усиление позиции и роли предлога, с опорой на который определяется отношение между именем и глаголом. В случае спряжения глагола, возможно, компенсацией станет более активное внутреннее изменение (не внешняя, а внутренняя флективность), подобно тому как у глагола «взять» в будущем времени появляется в корне «о» – «возьму».

Никакой научной базы для того, чтобы предсказывать параллельную размыванию флективной системы ментальную трансформацию, нет. Но на интуитивном уровне, будучи носителем русского языка, я представляю себе такие изменения.

Тот факт, что наш язык с его сложной флективной системой обременителен для многих носителей, которые непроизвольно упрощают эту систему в своей повседневной речи, говорит о своего рода повышенной «затратности» производства высказываний на нем. А это означает, что внимание говорящего, в сравнении с более простыми языками, больше занято выстраиванием речи. Понятно, что чем больше внимания уделяется структуре речи, тем меньше внимания остается её предмету.

Поэтому на поверхности явлений напрашивается вывод о том, что с падением флективной системы мышление его носителей станет более предметным – окружающие вещи и формулируемые концепты будут выявляться в речи с большей настойчивостью и отчетливостью. Иначе говоря, падение флексий будет оборачиваться нарастающим материализмом в смысле доминирования предмета, физического или интеллектуального.

Вместе с тем, развитая система окончаний и согласований слов внутри предложения, создаваемый ею эффект свободного и гибкого купания в речи, ныряния и выныривания из нее задает столько возможностей для нюансировки высказывания, что потеря этого потенциала будет трагична. Пусть на первый план выдвинется предмет. Но человек – это не регистратор предметов, а место встречи с ними и окружающим миром в целом. Соответственно, встречи с миром станут суше, костлявее и скучнее. А ведь эта встреча и есть жизнь.

Лично я не хотел бы жить в эпоху падения флексий. Но, впрочем, до её сомнительного «расцвета» нам и не дожить. Это только начало.