Пестрые истории. Галина Быстрицкая читать ~3 мин.

Путешествовать и делиться увиденным – как с детства пошло, так и продолжается. Впечатления, события, информация, перерастая в опыт, позволяют меняться и осознавать себя внутри и снаружи, освобождая голову, раскрывая сердце.

Галина Быстрицкая. Rome. 2012. Холст, масло, 80x100

Галина Быстрицкая. Натюрморт с грушей и яблоком. 2016. Холст, масло, 60х60

Галина Быстрицкая. Пир. 2014. Коллаж, смеш.тех., 34х42

«Галя Быстрицкая – не столько философ, осмысливающий мир и рефлексирующий по поводу своего творчества, его истоков и корней, сколько эссеист-интуитивист, выразитель романтически-эмоционального отношения к окружающему бытию» ( написал [Андрей Толстой] во вступительной статье к «Artography», книге-проекту, включившему в себя живопись, графику, фотографии, наброски и тексты из путевых дневников Галины Быстрицкой за значительный период её профессиональной деятельности).

Выставка предлагает путешествие. И, пожалуй, больше не географическое, а во времени, когда оно, время, преломляя рамки традиций, превращается в осязательную материю. То был путь от Гетто к Капитолийскому холму мимо театра Марцелла. Группа разнородных конструкций, соединенная в едином звучании. Вот что хотелось повторить, вот что оказалось главным при последней встрече с Римом. Звук и ритм ощущения практически разбили архитектурные формы, цвет исходил, не ложась в контуры, потоками. В каждом новом холсте при повторении возникало нечто новое. В эту серию включились и несколько венецианских пейзажей, созвучных найденной в Риме волне. Игра с «псевдопомпейским» натюрмортом, напротив, позволила успокоиться от пленерного безумия, построить из предметов фразу, подобно Римской ритуальной, поковыряться в композиции и цвете. Часто в натюрморте словно проигрываешь то, к чему сложно подступиться в картине. Натюрморт более податлив – делаешь с ним все, что хочешь, – можно подвигать предметы, поменять что-то в цвете. Натюрморт в живописи – короткая музыкальная тема… как этюд. Античный мир. Миф и молитва, жертвоприношение и радость жить, камерная предметность и неторопливая застольная беседа. Принадлежность формы изукрашенных сосудов к божественной праздничной или повседневной трапезе и много такого, что, как стало понятно, здесь и теперь, конкретно в нашей реальности, повторить невозможно. Но – ключевой момент значения человека и искусства – радость делиться во благо. Запрещено перекрывать краном текущий источник. Поиск узла, той совокупности многих параметров, которые должны совпасть, превратиться в символ – и есть главный импульс и основная задача. По большому счёту совершенно неважно, что именно изображено – корабли, деревья, дороги. Линии, цвет, движение превращаются в знак, иероглиф. Даже звуки и запахи – все должно ощущаться, как я надеюсь, в одном клубке, при погружении в живопись, при соприкосновении с картиной. Чувственное, аналитическое, и подсознательное восприятие существуют в творчестве нераздельно, вместе. «Пестрые истории» Элиана были предметом моего диплома в Полиграфическом институте и одной из любимых книг. Пестрота характерна для софистики и недаром софистическая проза сравнивалась с радугой. Позиция Клавдия Элиана: «Во-первых, я не желаю быть рабом чужого мнения и чужой воли и не обязан следовать чьей бы то ни было указке, безразлично, куда она меня направляет; во-вторых, желая привлекать пестротой содержания и страшась приесться однообразием, я задумал уподобить свою книгу покрытому цветами лугу или сплести как пестрый венок, чтобы каждое животное внесло сюда свою лепту», – мне чрезвычайно близка. Только он делился словами, а мой путь- изображение. «Гале присуще прежде всего тактильное восприятие красочной массы, самой стихии цвета – очень субъективное, личное, почти интимное восприятие материи живописи как части ткани самой жизни, без чего никакой экспрессионизм невозможен. И может быть, в такой тактильной чувствительности заключена особая «гендерность» творчества Быстрицкой. В нём скрыта особая чувственность в отношении в своему делу, которое, будучи удачно завершенным, вызывает ощущение удовлетворения – и не только морального. « ( Андрей Толстой)