Для чего мы храним памятники культуры читать ~11 мин.

В самом деле, для чего? Казалось бы, на такой вопрос ответить легко. С детства нас учили, что литература и искусство помогают понимать смысл жизни, делают нас умнее, восприимчивее, духовно богаче. Все это верно, конечно. Но бывает, что даже правильная мысль, став привычной, перестает тревожить и волновать человека, превращается в расхожую фразу. Поэтому прежде чем ответить на вопрос «Для чего?», и ответить на него по-взрослому, серьезно, надо о многом подумать и многое понять заново.

На берегу реки Нерль близ города Владимира стоит церковь Покрова. Совсем маленькая, легкая, одинокая на широкой зеленой равнине. Она входит в число тех зданий, которыми гордится страна и которые называют обычно «памятники архитектуры». В любой, даже самой краткой книге по истории русского искусства вы найдете упоминание о ней. Узнаете, что эта церковь была построена по приказу князя Андрея Боголюбского в честь победы над волжскими болгарами и в память погибшего в бою княжича Изяслава; что поставлена была она у слияния двух рек — Клязьмы и Нерли, у «ворот» владимиро-суздальской земли; что на фасадах здания — причудливая и великолепная каменная резьба.

Прекрасна и природа: древние темные дубы чаруют наш взгляд порой не меньше, чем произведения искусства. Пушкин не уставал любоваться «свободной стихией» моря. Но красота природы едва ли зависит от человека, она вечно обновляется, на смену умирающим деревьям растет новая веселая поросль, выпадает и сохнет роса, гаснут закаты. Мы любуемся природой и стараемся беречь ее по мере сил.

Однако столетний дуб, помнящий давно ушедшие времена, не создан человеком. В нем нет тепла его рук и трепета его мыслей, как в статуе, картине или каменном здании. А вот красота церкви Покрова — рукотворна, все это сделали люди, чьи имена давно забыты, люди, наверное, очень разные, знавшие горе, радость, тоску и веселье. Десятки рук, сильных, бережных и искусных, сложили, повинуясь мысли неведомого строителя, белокаменное стройное чудо. Между нами — восемь столетий. Войны и революции, гениальные открытия ученых, исторические потрясения, великие перемены в судьбах народов.

Но вот стоит маленький, хрупкий храм, чуть колышется его светлое отражение в спокойной воде Нерли, нежные тени обрисовывают очертания каменных зверей и птиц над узкими окнами — и исчезает время. Как и восемьсот лет назад, в человеческом сердце рождается волнение, радость — то, ради чего и работали люди.

На такое способно только искусство. Можно отлично знать сотни дат и фактов, понимать причины и следствия событий. Но ничто не может заменить живой встречи с историей. Разумеется, каменный наконечник стрелы — тоже реальность, но в нем нет главного — представления человека о добре, зле, гармонии и справедливости — о духовном мире человека. А в искусстве есть все это, и время не способно ему помешать.

Искусство — память сердца народа. Искусство не только не теряет своей красоты, оно хранит свидетельство того, как предки наши смотрели на мир. Птицы и львы, чуть угловатые человеческие головы на стенах церкви — это те образы, что жили в сказках, а потом и в воображении людей.

Нет, храм Покрова на Нерли, как и сотни других зданий, не просто памятник архитектуры, но сгусток чувств и мыслей, образов и идей, роднящих прошлое и настоящее. Именно роднящих в самом прямом смысле слова, ведь белокаменная церквушка под Владимиром вобрала в себя черты культуры русской, национальной, во всей ее неповторимости. Люди хотят понимать друг друга, стремятся постичь главное, самое существенное в духовной жизни каждой страны.

О многом может заставить задуматься одна - единственная церковь, выстроенная много веков назад, она может всколыхнуть тысячи мыслей, о которых человек и не подозревал прежде, может заставить каждого из нас ощутить свою нерасторжимую связь с историей и культурой Родины. В искусстве поколения передают Друг другу самое ценное, сокровенное и святое — жар души, волнение, веру в прекрасное.

Как же можно не беречь бесценное наследие прошлого! Тем более что среди всех видов искусств именно изобразительное искусство и архитектура уникальны и неповторимы. В самом деле, даже если из миллиона экземпляров «Войны и мира» уцелеет один, то роман останется жить, его напечатают снова. Единственную партитуру бетховенской симфонии перепишут и снова сыграют, стихи, поэмы и песни люди помнят наизусть. А картины, дворцы, соборы и статуи, увы, смертны. Их можно восстановить, и то не всегда, но повторить их такими же невозможно.

Отчасти поэтому они вызывают трепетное волнение, ощущение единственности. Работники музеев внимательно вглядываются в показания приборов — не сух ли воздух, не понизилась ли на градус температура; подводятся под древние здания новые фундаменты, заботливо расчищаются старинные фрески, обновляются статуи.

Читая книгу, вы имеете дело не с рукописью автора, да и не так важно, какими чернилами написан «Евгений Онегин». А перед холстом мы помним — его касалась кисть Леонардо. И для живописи или архитектуры не нужен перевод, мы всегда «читаем» картину в подлиннике. Более того — современному итальянцу язык Данте может показаться архаичным и не всегда понятным, для нас же он просто чужой язык, и мы должны пользоваться переводом. А вот улыбка «Мадонны Бенуа» трогает и нас, и соотечественников Леонардо, она дорога человеку любой нации. И все же мадонна, несомненно, итальянка — неуловимой легкостью жеста, золотистой кожей, веселой простотой. Она современница своего создателя, женщина эпохи Возрождения, с ясным взглядом, словно старающимся разглядеть таинственную суть вещей.

Эти удивительные качества делают живопись особенно драгоценным искусством. Народы и эпохи с ее помощью говорят друг с другом дружелюбно и просто, становятся ближе века и страны. Но это не значит, что искусство легко и без труда открывает свои тайны. Нередко старина оставляет зрителя равнодушным, взгляд его бесстрастно скользит по каменным лицам египетских фараонов, таким одинаково неподвижным, почти мертвым. И, быть может, у кого - то мелькнет мысль, что не так уж интересны шеренги темных изваяний, что вряд ли стоит увлекаться ими.

Может возникнуть и другая мысль — да, исторические ценности нужны науке, но зачем они мне? Почтительное равнодушие обедняет человека, он не поймет, во имя чего люди иногда спасают произведения искусства ценой жизни.

Нет, не проходите спокойно! Вглядитесь в гранитные лица жестоких, забытых деспотов, пусть не смущает вас их внешнее однообразие.

Подумайте о том, почему такими близнецами, словно спящими наяву людьми, изображали скульпторы древности своих царей. Ведь это интересно — люди, наверное, не так уж сильно изменились внешне с тех пор, что же заставляло скульпторов делать статуи именно такими: безучастные плоские глаза, налитое тяжелой силой тело, обреченное на вечную неподвижность.

Как удивительно сочетание совершенно конкретных, неповторимых черт лица, разреза глаз, рисунка губ с отрешенностью, с отсутствием всякого выражения, чувства, волнения. Вглядитесь в эти портреты, полистайте книги. И даже небольшие крупицы знания бросят новый свет на показавшиеся сначала скучными каменные изваяния. Оказывается, культ мертвых заставлял древних египтян видеть в статуях не просто изображения человека, но обитель его духовной сущности, его жизненной силы, того, что в Древнем Египте называли «ка» и что по их представлениям продолжало жить после физической смерти людей.

А если представить себе, что эти скульптуры существовали уже тогда, когда даже Древняя Греция была еще в будущем, что им не одна тысяча лет, а каменные их глаза видели Фивы, разливы Нила у подножия совсем еще новых пирамид, колесницы фараонов, солдат Наполеона… Тогда уже не станешь спрашивать себя, что интересного в этих гранитных фигурах.

Статуи, даже самые древние, далеко не всегда хранятся в музеях. Они «живут» на городских улицах и площадях, и тогда их судьбы тесно и навсегда сплетаются с судьбами города, с событиями, происходившими у их пьедесталов.

Вспомним памятник Петру I в Ленинграде, знаменитого «Медного всадника», созданного скульптором Фальконе. Разве слава этого монумента, одного из лучших памятников мира, только в художественных достоинствах? Для всех нас «гигант на скачущем коне»источник сложных и волнующих ассоциаций, мыслей, воспоминаний. Это и образ далекого прошлого, когда родина наша «мужала с гением Петра», и великолепный памятник политическому деятелю, который «поднял на дыбы» Россию. Этот монумент стал олицетворением старого Санкт-Петербурга, застроенного низкими домами, еще не имевшего гранитных набережных, не обретшего полного своего величия. Лишь один мост, временный, понтонный, соединял тогда берега Невы, как раз напротив «Медного всадника». И памятник стоял в самом центре города, наиболее оживленном его месте, где Адмиралтейская сторона соединялась с Васильевским островом. Мимо него текла толпа, с грохотом проносились кареты, вечерами бледный свет фонарей едва освещал грозный лик царя «ужасен он в окрестной мгле…». Скульптура стала единым целым с пушкинской поэмой и вместе с ней — символом города. Воспетое поэтом наводнение, грозный гул декабря 1825 года и многое, чем знаменита история Петербурга, происходило здесь — у Гром - камня, постамента статуи. И знаменитые белые ночи, когда туманные прозрачные облака медленно тянутся по светлому небу, словно повинуясь жесту властно простертой руки Петра,разве можно, думая о них, не вспоминать «Медного всадника», около которого много поколений прозрело столько поэтических и незабываемых часов!

Искусство аккумулирует в себе чувства сотен поколений, становится вместилищем и источником человеческих переживаний. В маленьком зале, что в первом этаже парижского Лувра, где благоговейная тишина царит у статуи Венеры Милосской, невольно думаешь о том, скольким людям дарило счастье созерцание совершенной красоты этого смуглого мрамора.

Кроме того, искусство, будь то статуя, собор или картина,это окно в незнакомый мир, отделенный от нас сотнями лет, сквозь которое можно разглядеть не только зримый облик эпохи, но и ее суть. То, как ощущали свое время люди.

Но можно заглянуть глубже: в тщательности мазка голландских живописцев, в их чуткости к прелести материального мира, к обаянию и красоте «неприметных» вещей — любовь к устоявшемуся быту. И это не мелкая обывательская любовь, а глубоко осмысленное, высокое чувство, и поэтическое и философское. Голландцам нелегко давалась жизнь, им приходилось отвоевывать у моря земли, а у испанских завоевателей — свободу. И потому солнечный квадратик на вощеном паркете, бархатистая кожица яблока, тонкая чеканка серебряного бокала в их картинах становятся свидетелями и выразителями этой любви.

Взгляните хотя бы на картины Яна ван Эйка, первого великого мастера нидерландского Возрождения, на то, как пишет он вещи, микроскопические подробности бытия. В каждом движении кисти — наивное и мудрое восхищение тем, что изображает художник; он показывает вещи в их изначальной и удивительно привлекательной сути, мы чувствуем ароматную упругость плодов, скользкую прохладу сухо шуршащего шелка, литую тяжесть бронзового шандала.

Так в искусстве проходит перед нами духовная история человечества, история открытия мира, его смысла, еще не полностью познанной красоты. Ведь каждое поколение отражает ее заново и по-своему.

На нашей планете существует множество вещей, не имеющих утилитарной ценности, не способных ни накормить, ни согреть людей, ни вылечить от болезни,это произведения искусства.

Люди, как могут, защищают их от беспощадного времени. И не только потому, что «бесполезные» произведения стоят миллионы. Дело не в этом.

Люди понимают: памятники культуры — общее достояние поколений, которое позволяет нам ощущать историю планеты как свое личное и дорогое.

Искусство прошлого — юность цивилизации, юность культуры. Не зная его или пренебрегая им, можно прожить жизнь, так и не став настоящим человеком, сознающим ответственность за прошлое и будущее Земли. Поэтому нас не удивляет, что тратят силы, время и средства на восстановление древних зданий, что картины, как людей, лечат, делают им уколы и просвечивают на рентгене.

Музей, старая церковь, потемневшая от времени картина — для нас это прошлое. Только ли прошлое?

Пройдут многие годы. Будут построены новые города; современные реактивные самолеты станут смешными и тихоходными, а поездка на поезде будет казаться столь же удивительной, как нам — путешествие в почтовой карете.

А вот церковь Покрова на Нерли останется такой же, как восемь веков назад. И картины в Эрмитаже. И статуя Венеры Милосской. Все это уже сегодня принадлежит будущему. Внукам наших внуков. Вот об этом и нельзя забывать. О том, что памятники культуры далеких эпох — это вечный факел, который передают друг другу разные поколения. И от нас зависит, чтобы пламя в нем не поколебалось ни на минуту.

Как ни парадоксально это звучит, но, именно встречаясь с культурой минувшего, мы можем ощутить дыхание будущего. Того будущего, когда для всех будет ясным и несомненным ценность искусства и человечности. Римляне говорили, что искусство вечно, а жизнь коротка. К счастью, это не совсем так, ведь бессмертное искусство создается людьми. И в наших с вами силах хранить бессмертие человечества.