Краткая история американских романов читать ~6 мин.

Америка стала предметом литературы после революционной войны, когда писатели начали исследовать темы и мотивы, характерные для Америки. Продолжая пуританскую веру в Америку как Новый Эдем, писатели подчёркивали тысячелетний характер заселения и прогресса. Каждая веха в улучшении и расширении территории ознаменовывала национальное движение к духовно санкционированному политическому господству. Географические, промышленные и социальные изменения находили оправдание в мифическом представлении Америки о своей независимости от Англии и свободе от европейской иерархии.

Возник сложный и часто противоречивый этос, основанный на напряжённости американских дуализмов: кальвинистский грех и предопределение против романтического оптимизма; детерминизм против свободы воли; идеализм против материализма; европейская аристократия против демократии; капиталистическое процветание против экономической борьбы. По мере расширения Соединённых Штатов такие дихотомии усложнялись напряжённостью между давно заселёнными районами Новой Англии, благородным Югом, обширными равнинными штатами и широким открытым Западом. Эти противоположные и взаимосвязанные силы породили разнообразие и перекрёстные течения в американской художественной литературе.

Оригинальный пуританский эксперимент длился менее ста лет, но он наложил неизгладимый отпечаток на американскую мысль и самовыражение. Акцент на благочестивой жизни и личных мотивах формирует дневники колониальных губернаторов Уильяма Брэдфорда (1590-1649) и Джона Уинтропа (1588-1694). Их документы свидетельствуют о жёстких отношениях с торговцами, которые вторгались в колонии только для того, чтобы поживиться богатствами Нового Света. Дневники судьи Сэмюэля Сьюолла (1652-1730) и пуританского священника Джонатана Эдвардса (1703-1758) подтверждают тот же перечень добродетелей, который Бенджамин Франклин перечисляет в своей «Автобиографии» (1791). Пуританская умеренность, порядок, бережливость, промышленность и справедливость также соответствовали рациональному, моральному чувству Бога эпохи Просвещения Франклина, деистического Часовщика-Создателя, который позволяет миру беспрепятственно тикать.

Пуританская практика формировала американские романы метафорически ещё долго после того, как спартанский духовный режим ослабел. Пуританские проповедники упивались сравнениями между библейским миром и своим собственным. Сопоставление событий во времени создавало более глубокое чувство значимости для американской жизни. Пророческое руководство Моисея сделало его образцом для пуританских патриархов. Как люди Божьи, их призвание и власть были подобны Моисеевым. Пуритан поощряли рассматривать жизненные события как духовные уроки, призванные повысить благочестие и веру или выразить Божью заботу. Постоянное сравнение делало природу жизни метафорической. События в реальном времени воспринимались как образы библейского опыта и символически интерпретировались.

Выходя за рамки повествования к теории нарратива, эксперименты Гертруды Стайн (1874-1946) с повторением слов и фраз вызывают скептическое отношение к языку и его надёжности как инструмента интерпретации. В романе «Меланкта» («Три жизни», 1909) использование ею слова «любовь» заставляет читателя постоянно давать ему новое определение. Стайн вышла за рамки пуританского уравнения, сравнивая два объекта или человека, чтобы поставить под вопрос процесс и средства сравнения. Современное использование метафорических конструкций повлияло на роман Э. Энни Проулкс (род. 1935) «Новости судоходства» (1993), в котором главы озаглавлены названиями определённых морских узлов, а море вокруг Новой Шотландии постоянно присутствует в качестве силы и локуса возможностей в жизни персонажа Куойла. Связи у Прулкс эллиптические и наводящие на размышления; читатель должен сам определить их значение и связи.

В отличие от пуритан, современные американские романисты не проводят абсолютных границ между символами и моральными ценностями или истинами. Читатель, а не священнослужитель, определяет значение событий. Сам роман, а не пуританские верования или библейские отрывки, предоставляет коды для перевода. Тем не менее, поиск смысла требует перекрёстных ссылок между текстом и жизнью – пуританская стратегия интерпретации.

Хотя центральная дилемма романа Фримена кажется романтической, источником напряжения и трагедии для жителей Пемброка являются версии пуританской теологии и моральных стратегий, которые контролируют деревенские домохозяйства. В отличие от более поздних критиков, которые маргинализировали этих женщин как причудливых, региональных авторов, Хоуэллс высоко оценил их правдивость в изображении американской жизни, публикуя их как своих коллег, когда он был редактором журнала «The Atlantic Monthly». Их откровенный взгляд на экономические и социальные изменения делает их авторитетными американскими авторами.

Однако внимание к влиянию капитализма на американскую жизнь не всегда было негативным. Горацио Алджер использовал миф о «богатстве из лохмотьев» в более чем ста романах, в которых материальный успех, как это ни парадоксально, был одновременно причиной и наградой за моральную добродетель. Программы Эдвардса и Франклина, теперь полностью очищенные от сектантских доктрин, стали новым «путём к богатству». Пользующийся огромной популярностью роман Алджера «Тряпичный Дик» (1867), частично основанный на жизни американского промышленника Эндрю Карнеги, дал надежду тысячам мальчишек, продавщиц и фабричных рабочих, оказавшихся в западне. Многие из них были частью волны иммиграции, начавшейся в конце девятнадцатого века. Их истории стали известны, когда американские писатели начала двадцатого века использовали их собственные жизни для написания произведений. В романе «Дарители хлеба» (1925) русская полька Анзия Езиерска (1885-1970) рассказывает о бедности и необходимости образования, которые так остро ощущали городские еврейские иммигранты в нью-йоркских гетто. Езерская использовала фонетическое факсимиле диалекта идиш, чтобы усилить пафос борьбы иммигрантов.

Опыт иммигрантов и афроамериканцев, описанный в романах 1920-х годов, показал аспекты американской мечты, которые Алджер упустил из виду в своём оптимистичном изображении возможностей для большинства белых. Однако циничный Рэй МакКея и оптимистичная Александра Кэтер все ещё стремились попасть в основной поток. Они стремились к знаниям или собственности как мерилу успеха, перенимая пуританскую трудовую этику, даже имея происхождение далеко от Новой Англии. Настойчивое стремление к личной независимости и способности влиять на свою судьбу – основная тема романов начала XX века.

К концу девятнадцатого века центральные парадоксы Америки также включали растущую двойственность городского и сельского образа жизни и влияние дарвинизма на моральную философию, лежащую в основе человеческого общества. В работах Уильяма Джеймса (1842-1910) «Принципы психологии» (1890) и Генри Адамса (1838-1918) «Образование Генри Адамса» (1907, 1918) исследуются духовные, образовательные и поведенческие основы, на которых зиждется современная жизнь. Адамса, в частности, волновал вопрос о том, как моральное чувство будет идти в ногу с технологическим прогрессом.

В художественной литературе произведения Стивена Крейна (1871-1900) «Мэгги: девушка с улицы» (1893), Теодора Драйзера (1871- 1945) «Сестра Кэрри» (1900) и Фрэнка Норриса (1870-1902) «Осьминог» (1901) служат примером натуралистического движения. В их романах, как и в романах француза Эмиля Золя (1840-1902), подчёркивается, что силы, действующие в природе, действуют и на человека. Трансцендентность была мифом.

Всепроникающий оптимизм американской нацеленности на личный успех объясняет и другие сближающие романы конца девятнадцатого и начала двадцатого веков. Романы местного колорита или регионализма отражают суть различных географических областей американской жизни, которые начинали размываться по мере того, как Соединённые Штаты связывались воедино транспортом и коммуникациями.

Группа журналистов «Muckrakers» известна своим крестоносным видением, как, например, роман Эптона Синклера (1878-1968) «Джунгли» (1906), разоблачение чикагской мясокомбинатовой промышленности, которое послужило толчком к принятию первых законов о чистых продуктах питания и лекарствах. Такие усилия – это версия пуританского поиска нового Эдема.