Беллини и Мантенья читать ~5 мин.

В северной Италии в середине 15-го века, подросток писал картины которые заметно отличались от тех, что были привычными в те времена. Андреа Мантенья, сын плотника из Падуи с ненасытным аппетитом к классическому искусству и собственным мнением относительно того, каким оно должно стать, стремился создать видение древнего мира, который ощущался бы беспрецедентно реальным и непосредственным. Он постепенно становился богаче и известнее благодаря своим умениям и своему таланту. Он писал потрясающие фрески с новыми перспективами на церковных стенах, из которых фигуры зловеще смотрели на зрителя.

Картины Андреа Мантеньи

В то же время, в Венеции, другой человек также стремился оказать своё влияние на художественные традиции. Джованни Беллини был довольно скрытным и спокойным человеком, который редко покидал пределы своего дома. На первый взгляд трудно представить, что этим двум великим художникам раннего возрождения было что сказать друг другу. Искусство Мантеньи мучительно и неторопливо – его измождённые, квази-скульптурные формы могут выглядеть так, как будто они выбиты из сланца, Беллини же безмятежен, купается в прохладном, но транспортирующем свете, который символизирует божественную благодать.

Картины Джованни Беллини

Действительно, два художника пришли к олицетворению противоположных принципов: Мантенья принадлежит к центральной итальянской традиции, которая продолжила бы производить Микеланджело, Леонардо и Рафаэля, художников, которые отображали контуры человеческого тела посредством строгого рисования. С другой стороны, Беллини был отцом более чувственной венецианской традиции, которая достигла апофеоза благодаря его ученикам Тициану и Джорджоне.

Но есть что-то, что их объединяет, кроме того, что Мантенья и Беллини приходились друг другу зятьями.

Двое мужчин жили в то время, когда «современная» концепция художника всё ещё была неокончательной, средневековая роль анонимного мастера-художника уступала место самосознанию. Они постоянно пытались смотреть друг на друга с чувством конкуренции.

Рождённый около 1431 года, Мантенья, «пришёл из ничего», он начинал как пастух, но, позднее, его рост как художника уже не прекращался. Погруженный в классическую культуру с раннего возраста его учителем, антикваром и художником Франческо Скварчоне, он изучал древнеримскую архитектуру и принимал участие в археологических раскопках. В своих ранних работах, таких как фрески жизни Святого Джеймса в церкви Еремитани в Падуе (печально разрушенной во время Второй мировой войны), он играл с перспективой и экстремальными ракурсами. Неоднократно он сталкивался с обвинениями в том, что его жёсткие формы напоминали расписанную скульптуру, а не нарисованную реальность. В этом же его обвинял и сам Скварчоне, с которым Мантенья позже оказалась в ссоре.

Беллини было более комфортно в его социальном статусе. Являясь гражданином Венеции, уступая только аристократии и отпрыскам ведущей художественной династии города, он был частью системы, в которой семейные отношения соперничали с прибыльными заказами от государства и могущественными религиозными братствами Венеции. В то время как его отец Якопо и старший брат Джентиле оба преуспели в выполнении городских заказов (картины Джентиле остаются одними из самых популярных изображений Венеции), Беллини была уготована судьба преодолеть провинциальные и по существу средневековые традиции Венеции. Его «священные разговоры», например – образы Богородицы со святыми, встречаются по всему городу. Они сочетают в себе характерное венецианское чувство цвета с новым, монументальным искусством.

Двое мужчин действительно встретились после того, как Якопо Беллини узнал о растущей славе Мантеньи и искал его с намерением жениться на его дочери – сестре Джованни – Николозии. Брак тогда был прежде всего деловой сделкой. У Якопо было два блестящих сына-художника. Третий, возможно, ещё больший талант Мантеньи придал бы семейной студии грозную силу.

Настроение трагической экзальтации в версии Мантеньи, усугублённое кружащимися точёными формами скалистого ландшафта, на котором Христос стоит на коленях перед святым духом, переносится в живопись Беллини, хотя, персонажи Беллини более натуралистично взаимодействуют с пейзажем.

Эта способность Беллини писать фигуры, которые выглядят так, как если бы они существовали в реальных ландшафтах, возможно, является самым большим его вкладом в искусство. Он также достиг более богатого и более реалистичного чувства света и цвета: на его картинах розовое небо отражается в оранжевом песке вокруг ног Христа.

В то время как Беллини зарекомендовал себя как великий учитель венецианского искусства, Мантенья занимал позицию придворного художника в семье Гонзага, герцогов Мантуи. Тем не менее он, похоже, оглядывался на то, что делал его шурин в Венеции: поздние работы Мантеньи наполнены проработкой света и пейзажами в стиле Беллини, такие как «Минерва, изгнавшая пороки из Сада добродетели» (1500-2), в котором причудливое мифологическое действие происходит в надёжном, умеренном, северном итальянском ландшафте, с влажной травой и прохладным, довольно пасмурным небом.

Мантенья и Беллини – это художники, которые существуют вне досягаемости биографии, слишком далекой от истории. Однако, глядя на искусство каждого из них, мы чувствуем, что можем их понять.

Но главный вопрос, касающийся Мантеньи и Беллини, также как и всех художников этого периода, заключается в том, являются ли они великими сами по себе или они прекурсоры гениев следующего века. Даже если кому-то не нравятся работы Микеланджело и Леонардо, нет сомнения в том, что Сикстинская капелла и Мона Лиза представляют собой великий кульминационный момент искусства, в то время как художники, которые жили раньше, возможно, для этого ничего не сделали.

Это мнение было главенствующим около 500 лет. Но теперь нам нужно встряхнуть наши представления об эпохе Возрождения. Мантенья и Беллини являются одними из величайших европейских художников. Они не заслуживают того, чтобы их считали прекурсорами. Их работа достойна внимания сама по себе.