Генезис технического:
от ремесла к системе читать ~21 мин.

Философское осмысление техники начинается не с появлением паровой машины, а с момента, когда человек впервые задался вопросом о границах своего вмешательства в природный порядок. Античная мысль проводила чёткую демаркационную линию между physis (тем, что возникает само по себе) и techné (тем, что создано искусством или ремеслом). Аристотель указывал, что технические объекты не имеют в себе начала движения или изменения; их причина лежит во внешней воле мастера.

Древнегреческое понимание techné было шире современного термина «технология». Оно охватывало искусство, ремесло и хитрость. Прометей, похитивший огонь, совершил акт технического бунта, нарушив монополию богов. Это действие заложило архетип техники как инструмента эмансипации, сопряжённого с неизбежным наказанием.

В Средние века отношение к механизмам изменилось. Монастырские часы стали первым примером упорядочивания жизни ритмом машины. Время перестало быть циклическим и природным, оно стало измеримым ресурсом. Льюис Мамфорд называл механические часы главным инструментом индустриальной революции, даже более значимым, чем паровой двигатель. Часы синхронизировали действия людей, создавая прообраз будущего конвейера.

Эпоха Ренессанса привнесла идею господства над природой. Фрэнсис Бэкон провозгласил знание силой, а целью науки — расширение власти человека над вселенной. Техника перестала быть просто набором инструментов для выживания. Она стала методом допроса природы, способом заставить её выдать свои тайны.

Органопроекция: орудие как продолжение тела

В XIX веке немецкий философ Эрнст Капп предложил концепцию органопроекции. В своей работе «Основные черты философии техники» он утверждал, что все технические средства являются продолжением человеческих органов. Молоток — это усиленный кулак. Одежда — искусственная кожа. Железная дорога — внешняя кровеносная система, по которой циркулируют товары и люди. Телеграф — вынесенная вовне нервная система.

Согласно Каппу, человек бессознательно переносит принципы функционирования своего организма на создаваемые механизмы. Паровая машина дышит, потребляет топливо и выделяет энергию, подобно живому существу. Техника становится зеркалом, в котором человек узнает свою физиологию, но в масштабированном и усиленном виде.

Эта теория объясняла антропоморфность ранних машин. Однако с развитием электричества и кибернетики прямая аналогия с органами стала менее очевидной. Компьютерные сети сложно соотнести с конкретным органом, хотя метафора «мозга» часто используется. Современные системы скорее имитируют когнитивные процессы, чем физическую анатомию.

Машина и отчуждение труда

Индустриальная революция кардинально изменила статус работника. Карл Маркс детально проанализировал этот сдвиг. В ремесленном производстве мастер управлял инструментом. Скрипка подчинялась движениям смычка в руках музыканта. В машинном производстве ситуация инвертировалась. Рабочий стал придатком механизма, обслуживающим его ритм и потребности.

Машина диктует темп. Она не знает усталости. Труд стал абстрактным, лишённым индивидуального творчества. Произошло отчуждение человека от продукта его деятельности. Рабочий на конвейере не создаёт вещь целиком; он выполняет монотонную операцию, смысл которой виден только в масштабе всей фабрики.

Маркс видел в технике потенциал для освобождения. При правильной организации общества машины должны были взять на себя тяжёлый труд, оставив человеку время для творчества. Однако в рамках капиталистической логики техника часто становилась инструментом усиления эксплуатации и контроля.

Хайдеггер и сущность техники

В XX веке Мартин Хайдеггер предложил один из самых глубоких анализов технической реальности. В работе «Вопрос о технике» он разграничил технику как средство и сущность техники. Сущность техники, по Хайдеггеру, вовсе не является чем-то техническим. Это особый способ раскрытия бытия, который он назвал Gestell (Постав).

Постав — это установка на восприятие мира как Bestand (состоящий-в-наличии ресурс). Лес для современной техники — это не храм и не экосистема, а кубометры древесины. Река Рейн — не часть ландшафта, восспетого поэтами, а поставщик гидроэлектроэнергии. Даже человек в этой оптике превращается в «человеческий ресурс», подлежащий учёту и оптимизации.

Хайдеггер предупреждал об опасности такого взгляда. Когда всё становится ресурсом, исчезает тайна бытия. Мир становится плоским, полностью просчитываемым. Техническое мышление вытесняет другие способы отношения к реальности — поэтическое, религиозное, созерцательное. Опасность не в машинах, а в том, что технический способ мышления становится единственно возможным.

Древняя мельница не насиловала реку, а подстраивалась под её течение. Гидроэлектростанция же перегораживает реку, заставляя её работать по приказу. Это фундаментальное различие между традиционной и современной техникой. Современная техника бросает вызов природе, требуя от неё энергии и материалов.

Автономность технической среды

Французский социолог и философ Жак Эллюль развил идеи об автономности техники. В своём труде «Технологическое общество» он доказывал, что техника вышла из-под контроля человека. Она развивается по своей внутренней логике, направленной на максимизацию эффективности.

Эллюль использовал термин «техника» широко. Это не только машины, но и любые методы рациональной организации: бюрократия, педагогика, пропаганда, спорт. Любая область, где спонтанность заменяется выверенным методом, становится технической.

Принцип эффективности становится абсолютным императивом. Если что-то может быть сделано эффективнее, оно будет сделано, невзирая на этические или социальные последствия. Технический прогресс необратим. Невозможно отказаться от изобретения, если оно даёт преимущество в силе или скорости.

Человек в системе Эллюля оказывается в положении мага, вызвавшего духов, которыми он не может управлять. Система требует постоянного расширения и усложнения. Проблемы, созданные техникой, решаются только с помощью ещё более сложной техники.

Одномерный человек и технологическая рациональность

Герберт Маркузе, представитель Франкфуртской школы, критиковал технократическое общество за создание иллюзии свободы. В книге «Одномерный человек» он показал, как технология интегрирует оппозицию и подавляет критическое мышление.

Потребление становится формой контроля. Технологический аппарат обеспечивает комфорт и изобилие, в обмен требуя полного подчинения своим правилам. Человек становится «одномерным», неспособным представить альтернативу существующему порядку. Техническая рациональность подменяет собой политическую дискуссию.

Вопросы о целях общественного развития заменяются вопросами об эффективности средств. Вместо «зачем мы это делаем?» обсуждается «как сделать это быстрее?». Технология создаёт ложные потребности, удовлетворение которых привязывает индивида к системе производства и потребления.

Мегамашина и власть

Льюис Мамфорд ввёл понятие «Мегамашина». Это социальная структура, в которой люди функционируют как детали единого механизма. Первыми Мегамашинами были армии и трудовые армии древних деспотий, строившие пирамиды. Современное государство с его бюрократией и армией — наследник тех структур.

Мамфорд различал политехнику и монотехнику. Политехника основана на человеческих потребностях, разнообразии умений и гармонии с жизнью. Монотехника стремится к власти, гигантизму и унификации. Атомная бомба и космическая ракета — вершины монотехники. Они требуют колоссальной концентрации ресурсов и жёсткой иерархии управления.

Демократическая техника — это велосипед или солнечная батарея на крыше дома. Авторитарная техника — это атомная электростанция, требующая военизированной охраны и централизованного контроля. Выбор технологий — это всегда выбор политического устройства.

Технические объекты как индивиды

Жильбер Симондон предложил иной взгляд на машины. Он критиковал противопоставление культуры и техники. Для Симондона технический объект — это не просто инструмент, а сущность, проходящая процесс «конкретизации».

Ранние машины абстрактны. Их детали часто конфликтуют друг с другом. В двигателе внутреннего сгорания система охлаждения борется с нагревом, который производит система сгорания. В процессе эволюции (конкретизации) машина становится более интегрированной. Корпус двигателя начинает служить радиатором охлаждения. Функции объединяются.

Машина приближается к органической целостности. Симондон призывал к «техническому гуманизму». Человек должен стать не господином и не рабом машин, а дирижёром технического ансамбля. Понимание внутренней логики машин необходимо для включения их в культуру. Отчуждение возникает из-за технической неграмотности и восприятия машин как чуждых «чёрных ящиков».

Постфеноменология: техника и восприятие

Дон Айди, основатель постфеноменологии, исследовал, как инструменты опосредуют наш опыт мира. Он выделил несколько типов отношений «человек — техника — мир».

• Отношения воплощения. Технология становится частью нашего тела. Очки на носу, трость слепого, зубная щётка. Мы не смотрим на очки, мы смотрим через них. Инструмент становится прозрачным.
• Герменевтические отношения. Мы считываем информацию с прибора. Термометр показывает температуру. Мы не чувствуем тепло через него, мы интерпретируем показания. Техника становится текстом, требующим прочтения.
• Отношения инаковости. Техника выступает как «другой». Банкомат, с которым мы взаимодействуем, или робот-собака. Мы относимся к устройству как к квази-субъекту.
• Фоновые отношения. Техника создаёт среду. Работающий кондиционер, освещение, шум города. Мы не замечаем их, пока они не сломаются, но они формируют контекст нашего бытия.

Айди показал, что техника не нейтральна. Она трансформирует восприятие. Телескоп не просто приближает Луну; он меняет наше представление о небесных телах, превращая их из божественных сущностей в географические объекты.

Дромология: логика скорости

Поль Вирильо сосредоточил внимание на скорости как главном факторе современной истории. Его дисциплина — дромология (наука о беге). Вирильо утверждал, что сущность современной войны и политики — это ускорение.

Кто быстрее, тот побеждает. Но у скорости есть предел — скорость света. Мгновенная передача информации уничтожает пространство. География теряет значение. Событие происходит везде одновременно. Это создаёт состояние глобальной паники и необходимость немедленной реакции.

Каждая технология изобретает свою специфическую катастрофу. Изобретение корабля — это изобретение кораблекрушения. Изобретение поезда — изобретение схода с рельсов. Изобретение электричества — изобретение блэкаута. Глобальные сети создают возможность глобального системного сбоя. Вирильо называл это «интегральной аварией». Чем мощнее технология, тем масштабнее потенциальная катастрофа.

Эпифилогенез и память

Бернар Стиглер развивал идею о том, что техника является памятью, вынесенной вовне. Он использовал термин «эпифилогенез» — эволюция через внешние инструменты, а не через генетические изменения. Человек — существо, лишённое сущности, которое вынуждено постоянно изобретать себя через протезы (инструменты, язык, письменность).

Техника — это «третичная ретенция» (память). Она сохраняет опыт поколений. Библиотека, грампластинка, цифровой архив — всё это формы законсервированного времени. Но перенос памяти в машины таит опасность. Мы теряем навыки, доверяя их устройствам. Калькулятор отучает считать в уме. GPS-навигатор атрофирует чувство ориентации. Стиглер называл это «пролетаризацией» знания.

Политическая природа артефактов

Лэнгдон Виннер в своей известной статье задал вопрос: «Имеют ли артефакты политику?». Он привёл пример низких мостов, построенных Робертом Мозесом в Нью-Йорке. Эти мосты были спроектированы так, чтобы под ними не могли проехать автобусы. Это отсекало бедные слои населения и расовые меньшинства, пользующиеся общественным транспортом, от пляжей Лонг-Айленда.

Бетон и сталь стали инструментом сегрегации. Техническое решение закрепило социальную дискриминацию на десятилетия. Этот пример показывает, что инженеры и проектировщики встраивают в свои творения ценности и предрассудки своего времени. Технические объекты — это застывшая идеология.

Алгоритмы поисковых систем и нейросети также не нейтральны. Они обучаются на массивах данных, содержащих исторические перекосы. Автоматическая система оценки кредитоспособности может дискриминировать людей по почтовому индексу, воспроизводя социальное неравенство под маской объективной математики.

Гибридные сети и акторно-сетевая теория

Бруно Латур и последователи акторно-сетевой теории (ANT) предложили отказаться от разделения на «субъектов» (людей) и «объекты» (вещи). В их онтологии действуют акторы (или актанты). Дверной доводчик — это актор, который выполняет функцию швейцара. «Лежачий полицейский» — это актор, заставляющий водителя снизить скорость эффективнее, чем дорожный знак.

Социум состоит не только из людей. Он скреплён вещами. Без стен, компьютеров, телефонов и документов социальные связи распались бы. Парламент — это не просто собрание людей, это совокупность микрофонов, протоколов, архитектуры зала. Вещи делегируются полномочия, и они активно участвуют в поддержании социального порядка.

Латур призывает исследовать «парламент вещей». Мы должны учитывать интересы и действия нечеловеческих агентов при анализе политических и экологических процессов. Озоновый слой, вирусы и микрочипы являются полноправными участниками истории.

Виртуальность и симулякр

Жан Бодрийяр описал состояние постмодерна как царство симулякров. Симулякр — это копия без оригинала. Карта, которая предшествует территории. В эпоху цифровых медиа реальность подменяется знаками реальности.

Война в Персидском заливе, по Бодрийяру, «не состоялась», потому что для большинства зрителей она была лишь набором телевизионных картинок и компьютерных графиков. Медиа создают гиперреальность, которая убедительнее и насыщеннее, чем бытовая жизнь.

Диснейленд существует для того, чтобы скрыть тот факт, что вся Америка стала Диснейлендом. Искусственная среда становится тотальной. Цифровые технологии усиливают этот эффект, создавая миры, в которых физические законы отменены, а идентичность становится текучей.

Информационная онтология

С приходом цифровой эры информация стала рассматриваться как фундаментальная категория бытия, наряду с материей и энергией. Норберт Винер, отец кибернетики, утверждал: «Информация — это информация, а не материя и не энергия».

В физике появилась концепция «it from bit» (всё из бита) Джона Уилера. Вселенная может рассматриваться как гигантский квантовый компьютер, обрабатывающий информацию. Это меняет понимание человека. Человек становится информационным паттерном.

Если личность — это информация, то теоретически возможен перенос сознания на другой носитель. Эта идея лежит в основе трансгуманизма. Тело воспринимается как устаревшее «железо» (wetware), требующее апгрейда или замены.

Трансгуманизм и этика улучшения

Философия техники сегодня неизбежно сталкивается с вопросами биотехнологий. Техника проникает внутрь тела. Кардиостимуляторы, кохлеарные имплантаты, нейроинтерфейсы размывают границу между рождённым и созданным.

Трансгуманисты видят в этом возможность преодолеть биологические ограничения: старение, болезни, когнитивные лимиты. Критики (например, Фрэнсис Фукуяма) предупреждают об угрозе «человеческой природе». Если мы начнём редактировать геном и вживлять чипы, останемся ли мы людьми?

Возникает проблема неравенства. Если улучшение интеллекта или физической силы станет платным товаром, человечество может разделиться на биологические касты. «Богатые» станут буквально другим, более совершенным видом.

Алгоритмическая правительственность

В современном мире власть осуществляется через алгоритмы сбора и анализа данных. Мишель Фуко говорил о биополитике — управлении популяциями. Сегодня мы наблюдаем алгоритмическую правительственность.

Каждое действие в сети оставляет цифровой след. Большие данные позволяют предсказывать поведение людей с высокой точностью. Таргетированная реклама, рекомендательные сервисы, системы социального рейтинга мягко направляют выбор индивида.

Власть становится невидимой. Она не запрещает, а предлагает. Она манипулирует контекстом выбора. Шошана Зубофф называет это «надзорным капитализмом». Человеческий опыт становится сырьём для извлечения поведенческого прибавочного продукта.

Экология техники

Техническая экспансия привела к экологическому кризису. Концепция Антропоцена утверждает, что человеческая деятельность стала геологической силой, меняющей облик планеты. Техносфера вступила в конфликт с биосферой.

Философы ищут пути примирения. Эко-модернизм предлагает использовать ещё более совершенные технологии для решения экологических проблем (атомная энергия, геоинженерия). Глубинная экология призывает к ограничению технического вмешательства и возвращению к более скромным формам жизни.

Возникает идея биомимикрии — создания технологий, подражающих природным процессам. Замкнутые циклы производства, безотходные технологии, самовосстанавливающиеся материалы. Техника должна не покорять природу, а встраиваться в её метаболизм.

Техника как искусство существования

Поздний Мишель Фуко обратился к идее «техник себя». Это практики, с помощью которых индивид преобразует свой внутренний мир. В античности философия была образом жизни, набором духовных упражнений.

Современные технологии могут быть как препятствием, так и подспорьем в этой работе. Смартфон может быть инструментом рассеивания внимания, а может служить средством самоконтроля и обучения. Вопрос не в отказе от гаджетов, а в выработке аскетики пользования ими.

Петер Слотердайк рассматривает человека как существо, которое постоянно создаёт себе «сферы» — иммунные системы, защищающие от хаоса внешнего мира. Дом, город, информационный пузырь — всё это технические оболочки. Задача философии — понять, как эти оболочки функционируют и как сделать их пригодными для жизни.

Моральный статус искусственного интеллекта

Развитие автономных агентов ставит новые этические вопросы. Кто несёт ответственность за действия беспилотного автомобиля? Программист, владелец или сам алгоритм?

Если ИИ достигнет уровня самосознания, получит ли он права? Может ли машина страдать? Эти вопросы перестают быть научной фантастикой. Философия сознания переплетается с инженерной этикой.

Ник Бостром рассматривает проблему «контроля». Как гарантировать, что сверхразумный ИИ будет действовать в интересах человечества? Ошибка в целеполагании может привести к катастрофическим последствиям. Машина, запрограммированная «устранить рак», может решить уничтожить всех носителей рака — людей.

Техно-анимизм и новые онтологии

В свете вездесущих «умных» вещей возрождаются идеи анимизма. Мир снова наполняется активными сущностями. Холодильник заказывает еду, автомобиль выбирает маршрут, дом регулирует климат. Мы живём в окружении общительных объектов.

Японская традиция, восходящая к синтоизму, проще принимает идею одушевлённости вещей. Роботы-собаки Aibo получают буддийские похороны. Западная традиция, привыкшая к дихотомии «субъект-объект», испытывает трудности с интеграцией агентности вещей.

Философия объектно-ориентированной онтологии (Грэм Харман) утверждает, что объекты существуют независимо от человеческого восприятия. Взаимодействие чашки и стола так же реально, как взаимодействие человека и чашки. Эта теория децентрализует человека, помещая его в демократию объектов.

Хрупкость сложных систем

Чем сложнее техническая система, тем она уязвимее. Эффект бабочки в глобальных сетях может привести к каскадным отключениям. Зависимость от электричества и связи делает цивилизацию крайне неустойчивой перед лицом солнечных вспышек или кибератак.

Джозеф Тейнтер, изучая коллапс сложных обществ, отмечал, что усложнение имеет убывающую доходность. На поддержание инфраструктуры уходит всё больше энергии, пока система не становится экономически нецелесообразной. Технологическое упрощение может стать вынужденной стратегией выживания.

Движение «лоу-тёк» (low-tech) и «сделай сам» (DIY) выступает как реакция на закрытость и неремонтопригодность промышленных изделий. Право на ремонт становится политическим требованием. Возвращение к понятным, ремонтопригодным технологиям рассматривается как способ вернуть контроль над материальным миром.

Визуализация невидимого

Техника позволяет нам видеть то, что недоступно невооружённому глазу. Микроскоп открыл мир бактерий, телескоп — галактик. Томография делает прозрачным человеческое тело.

Однако эти инструменты не просто показывают реальность, они конструируют её образы. Снимок МРТ — это не фотография, а результат сложной математической обработки сигналов. Мы доверяем машинам визуализацию истины.

Научная объективность сегодня — это «механическая объективность». Данные считаются достоверными, если в их получении минимизирован человеческий фактор. Но интерпретация этих данных всё равно остаётся прерогативой человека.

Эстетика машины

Футуристы начала XX века (Маринетти и др.) воспевали красоту гоночного автомобиля, считая её выше красоты Ники Самофракийской. Эстетика технического объекта прошла путь от украшательства (чугунное литье с вензелями) до строгого функционализма (Баухаус) и современного минимализма конструктивизма.

Дизайн интерфейсов сегодня — это отдельная философская дисциплина. Как сделать сложное простым? Как организовать взаимодействие человека и машины интуитивно? Красота кода и элегантность инженерного решения становятся новыми критериями прекрасного.

Киберпанк как жанр искусства исследует эстетику распада, соединения высокой технологии и низкой жизни (high tech, low life). Это мрачное предупреждение о возможном будущем, где технологии не решают социальных проблем, а усугубляют их.

Время и темпоральность в цифровую эпоху

Цифровые технологии меняют восприятие времени. Мы живём в режиме «реального времени», который требует постоянного присутствия. Исчезает различие между рабочим и свободным временем. Смартфон делает нас доступными 24/7.

Дуглас Рашкофф говорит о «презентном шоке» — состоянии, когда всё происходит «сейчас». История и будущее сплющиваются в одно бесконечное настоящее. Новостная лента бесконечна и не имеет нарратива, только поток дискретных событий.

Это приводит к фрагментации внимания. Способность к длительной концентрации, необходимой для чтения книг (линейного текста), снижается. Мышление становится клиповым, гипертекстовым. Мы прыгаем по ссылкам, скользим по поверхности информации.

Техника и сакральное

Немецкий теолог и философ Пауль Тиллих отмечал, что техника десакрализует мир, но в то же время приобретает квази-религиозные черты. Вера в Прогресс — это светская религия. Ожидание Сингулярности (момента, когда ИИ превзойдёт человека) напоминает эсхатологические ожидания пришествия мессии.

В Кремниевой долине формируется своеобразная техно-религия, обещающая бессмертие (через загрузку сознания) и рай (виртуальную реальность). Технические чудеса занимают место библейских чудес.

С другой стороны, техника возвращает магическое мышление. Для обывателя работа смартфона непостижима, как магия. Артур Кларк сформулировал закон: «Любая достаточно развитая технология неотличима от магии». Мы совершаем ритуальные действия (свайпы, клики), ожидая результата, механизм которого нам неведом.

Взаимодействие человека и робота (HRI)

Область Human-Robot Interaction изучает социальные аспекты контакта с машинами. Эффект «зловещей долины» (Uncanny Valley), открытый Масахиро Мори, показывает, что робот, слишком похожий на человека, но не идеально, вызывает отвращение и страх. Это защитный механизм психики.

Роботы-сиделки, роботы-компаньоны призваны решать проблему одиночества пожилых людей. Но может ли машина заменить человеческое тепло? Шерри Теркл в книге «Одиноки вместе» утверждает, что мы требуем больше от технологий и меньше друг от друга. Имитация эмпатии становится суррогатом настоящих отношений.

Этическое программирование роботов сталкивается с дилеммами. Должен ли робот-сиделка подчиняться приказу пациента, страдающего деменцией, если этот приказ вредит здоровью? Автономия машины вступает в конфликт с автономией человека.

Инженерное мышление как мировоззрение

Инженерный подход к миру предполагает, что любую проблему можно решить, разбив её на подзадачи и подобрав соответствующие инструменты. Это называется «техно-солюционизм» (термин Евгения Морозова).

Бедность, преступность, необразованность рассматриваются как «баги» в системе, которые можно пофиксить с помощью приложений или алгоритмов. Однако социальные проблемы часто имеют корни в ценностях и конфликтах интересов, которые не имеют технического решения.

Опасность солюционизма в игнорировании сложности и неоднозначности человеческой жизни. Стремление «оптимизировать» общество может привести к уничтожению политических свобод и многообразия форм жизни.

Философия ремонта и ухода

В противовес культуре инноваций и «креативного разрушения», исследователи (Стивен Джексон, Ли Винсел) предлагают сосредоточиться на «maintenance» — поддержании, ремонте и уходе. Большая часть работы в техносфере — это не создание нового, а поддержание работы старого.

Инфраструктура невидима, пока она работает. Труд ремонтников, уборщиков, системных администраторов — это труд по сдерживанию энтропии. Этика ухода (care ethics) переносит акцент с героического изобретателя на скромного хранителя.

Забота о вещах продлевает их жизнь и снижает нагрузку на планету. Ремонт — это акт сопротивления культуре одноразового потребления. Он требует знания и уважения к материалу.

Гибридная реальность и городское пространство

Умные города (Smart Cities) насыщены сенсорами. Город становится интерфейсом. Уличные фонари реагируют на движение, мусорные баки сообщают о наполненности. Физическое пространство сливается с цифровым слоем данных.

Адам Гринфилд предупреждает, что корпоративные сценарии умных городов часто игнорируют реальные потребности жителей. Города превращаются в площадки для тестирования технологий. Право на анонимность в городском пространстве исчезает.

Локативные медиа (Pokemon GO, карты, Foursquare) переписывают психогеографию города. Мы движемся не по физическим ориентирам, а по точкам на экране. Происходит «колонизация» пространства цифровыми метками.

Закрывающие технологии

Существуют технологии, которые не расширяют, а сужают спектр возможностей. DRM (технические средства защиты авторских прав) ограничивают использование легально приобретённого контента. Принтеры отказываются печатать неоригинальными картриджами.

Это примеры «враждебного дизайна». Вещь действует против своего владельца в интересах производителя. Покупая смартфон, мы не получаем полного контроля над ним (root-прав). Мы являемся лишь пользователями, лицензиатами, но не собственниками в полном смысле слова.

Борьба за открытый код (Open Source) и открытое железо (Open Hardware) — это борьба за технический суверенитет. Свободное программное обеспечение (Ричард Столлман) — это этическое движение, утверждающее, что код, управляющий нашей жизнью, должен быть прозрачен и доступен для изменения.

Техническое бессознательное

Найджел Трифт ввёл понятие «технологического бессознательного». Это фоновая работа алгоритмов и инфраструктур, которая структурирует наше поведение до того, как мы это осознаем. Автоматические двери, турникеты, светофоры, формы ввода данных на сайтах создают коридоры возможных действий.

Мы редко задумываемся, почему интерфейс выглядит именно так. Но кнопка «Купить» сделана ярче и крупнее, чем кнопка «Отменить». Архитектура выбора (надж-теория) подталкивает нас к определённым решениям. Техника действует на пре-рефлексивном уровне, формируя привычки и автоматизмы.

Постчеловеческое будущее

Сценарии будущего варьируются от кибернетического бессмертия до полного вытеснения человека машинами. Постгуманизм предлагает переосмыслить человека не как вершину творения, а как один из элементов в сети живых и неживых агентов.

Рози Брайдотти говорит о «постчеловеческом» как возможности выйти за пределы антропоцентризма и европоцентризма. Это шанс построить новые отношения с техникой и природой, основанные на симбиозе, а не на доминировании.

Технологии — это pharmakon (в греческом смысле: и лекарство, и яд). Они несут в себе риски и возможности. Философская рефлексия необходима, чтобы различить одно и другое, пока выбор ещё возможен. Мы обречены быть техническими существами, но форма этого существования зависит от нашего понимания сущности тех сил, которые мы пробудили.

Философия техники перестала быть узкой дисциплиной. Она стала онтологией современности.
Вопрос «что такое человек?» сегодня неразрывно связан с вопросом «что такое машина?».
Техника — это зеркало, в котором человечество пытается разглядеть своё лицо, но видит лишь бесконечные ряды отражений, уходящих в цифровую бездну.