Кем была модель Лейтона для картины «Пылающий июнь»? Она изображена на одной из самых известных картин в мире - и всё же остаётся загадкой читать ~9 мин.

Спящая красавица Лейтона, выставленная в Королевской академии, – шедевр, в котором можно увидеть задатки поздневикторианской девушки.

На мраморной скамье перед залитым солнцем морем, свернувшись калачиком, спит босая женщина в платье цвета шафрана. Это тема картины маслом Фредерика Лейтона «Пылающий июнь» (1895), которая вот-вот вернётся в Королевскую академию художеств спустя почти 130 лет после того, как её впервые выставили в Берлингтон-Хаусе.

Является ли она самой известной викторианской картиной? Безусловно, она стоит в одном ряду с «Офелией» Джона Эверетта Милле (1852) и «Леди Шалотт» Джона Уильяма Уотерхауса (1888), а также с любыми работами Дж. М. У. Тёрнера. Однако в течение трёх десятилетий, пока интерес к викторианскому искусству не угас, её местонахождение было неизвестно – до тех пор, пока она вновь не появилась в южном Лондоне в начале 1960-х годов и не была куплена Музеем искусств Понсе в Пуэрто-Рико, где она и находится с тех пор.

За эти годы картина была воспроизведена на бесчисленных постерах, кружках и магнитах на холодильник. В 2013 году Джессика Честейн позировала в образе проснувшейся на обложке Vogue. Его повсеместная распространённость не так уж и загадочна: великолепный цвет и восхитительная девушка, дремлющая в аркадской обстановке, – что ещё может не нравиться? Хотя, интересно, не покажется ли посетителям Королевской академии композиция Лейтона немного хищной после движения MeToo?

Однако при всей известности «Пылающего июня», Лейтон, этот бородатый, властный лидер британского искусства XIX века, которым восхищалась королева Виктория, и единственный художник, получивший пэрство, вряд ли так уж известен. Его изысканный дом в Холланд-парке с очаровательным Арабским залом может быть музеем, но он остаётся одной из самых малоизвестных достопримечательностей Лондона.

Более того, хотя его спящая красавица – и роковая женщина, если верить пунцовым брызгам ядовитого олеандра, появляющимся над парапетом на картине, – стала современной иконой, личность модели, позировавшей Лейтону, остаётся неясной.

Есть предположение, что она могла быть одной из более поздних моделей художника, Мэри Ллойд. Будучи дочерью шропширского сквайра, потерявшего свои деньги, Ллойд была вынуждена приехать в Лондон, чтобы заработать на жизнь – однако, судя по всему, она никогда не позировала обнажённой и была достаточно респектабельной, чтобы быть приглашённой в собор Святого Павла на панихиду по Лейтону вместе с великими и добрыми людьми.

Однако, по словам Дэниела Роббинса, старшего куратора Лейтон-Хауса, личность модели «Пылающего июня», которая, по словам художника, вдохновила его на написание картины случайно, когда она устало сворачивалась калачиком после изнурительной работы в студии, не может быть установлена, несмотря на существование нескольких подготовительных рисунков (черно-белых мелом или карандашом). Сохранился также небольшой цветной эскиз, выполненный маслом, на котором навес над спящей девушкой имеет зубчатый край, а на горизонте виден остров; он будет выставлен в Лейтон-Хаусе одновременно с прибытием картины в РА.

Возможно даже, что, завершая работу над композицией, Лейтон использовал как мужские, так и женские модели. В Королевской Академии «Пылающий июнь» появится напротив «Таддеи Тондо», круглого мраморного рельефа Микеланджело, слепок которого висел в студии Лейтона – вместе с фотографией изваянной итальянцем фигуры «Ночь». Форма первой повторяется в круге спящей фигуры Flaming June, чьё выдающееся бедро цитирует вторую.

Тем не менее, традиционная точка зрения – что дремлющая нимфа Лейтона на самом деле Дороти Дене, его «основная модель» (по словам Роббинса) в течение последних 17 лет жизни – «вполне правдоподобна». А природа отношений этого, возможно, гомосексуального пожилого художника с его юной музой до сих пор ставит учёных в тупик.

Их связь – которая, если Лейтон не был геем, могла быть скорее романтической, чем платонической – кажется реальной версией пьесы Джорджа Бернарда Шоу «Пигмалион» (1913), в которой профессор фонетики пытается улучшить социальное положение кокни-цветочницы.

Дороти Дене, которую Лейтон однажды назвал своей «колючей трагической музой», не была настоящей фамилией его любимой модели: она родилась Адой Алисой Пуллан в коттедже в Нью-Кроссе на юго-востоке Лондона в 1859 году. В отличие от Лейтона, чьё происхождение было космополитичным, Дене, вторая из 10 детей, происходила из скромных обстоятельств, которые ещё больше ухудшились, когда её отец, инженер-механик, бросил семью. К концу 1870-х годов её мать заболела болезнью позвоночника (она умерла в 1881 году), и, чтобы поддержать своих братьев и сестёр, Дене начала работать натурщицей.

Работа профессиональной натурщицей считалась неблаговидным, «неподобающим» способом заработка – между ней и проституцией практически не было различий, – объясняет Роббинс, – хотя в XIX веке женщинам было доступно немного других профессий, кроме изнурительной работы по дому.

В 1879 году соседка Лейтон (и будущий биограф) Эмилия Баррингтон заметила «молодую девушку с прекрасным белым лицом, одетую в глубокий чёрный цвет», слонявшуюся возле студий художников в Холланд-парке. (Как и другие специально построенные дома-студии поблизости, Лейтон-Хаус имел вход специально для моделей, которых держали отдельно от остальных членов семьи). Она была, заключил Баррингтон, «очевидно, моделью»; вскоре после этого Лейтон, который недавно был назначен президентом Королевской академии, когда ему ещё только исполнилось 40 лет, нанял Дене, которой тогда было всего 19 или 20 лет, в качестве модели «для головы».

Возможно, именно «затуманенная бледность Дене с намёком на прекрасный розовый цвет, похожий на раковину», как выразился Баррингтон, изначально показалась Лейтону столь привлекательной; по словам современника, у Дене, которая также работала моделью для Милле и Г. Ф. Уоттса, были «красивые карие глаза с длинными, завитыми ресницами, тонко очерченные черты лица и ореол светло-золотистых волос». Однако вскоре Лейтон уговорил Дене, чьи сестры также работали моделями для него, позировать обнажённой, что стало большим шагом. По словам Роббинса, на протяжении всего столетия «никому не удавалось выйти за рамки очевидной подразумеваемой близости между художником и его обнажённой моделью».

Способность Дене вживаться в роль понравилась этому классицисту, который часто писал мифологических персонажей. Поначалу Лейтон скептически относилась к своим амбициям стать актрисой: «Невозможно! С таким голосом! Как она может выйти на сцену?» – говорил он. Однако в конце концов он стал поощрять её, организовывая уроки элоквенции и содействуя её переписке с актёром Генри Ирвингом. Сценический псевдоним она взяла в честь своей умершей младшей сестры Дороти, а аллитерация, вероятно, подражала актрисе Лилли Лэнгтри, с которой она снималась в фильме Лейтона «Идиллия» (1880).

Как актриса Дене выступала в театре Хеймаркет и других местах: по крайней мере, в одном случае она предстала перед принцем и принцессой Уэльскими. Несмотря на этот успех, её известность во многом объяснялась связью с Лейтоном, который посещал её премьеры, зазывно хлопая в ладоши, и особенно тем, что она была обнажённой моделью для его более рискованных картин (например, «Креная, нимфа из Даргла» 1880 года).

К концу 1880-х годов Дене стала поздневикторианской It-girl, предметом сплетен и карикатур в газетах. Ее лицо появлялось на сигаретных карточках; её имя использовалось для продажи 18-дюймовой «куколки» с 14 съёмными «одёжками». Ни одна модель викторианской эпохи не достигла такой известности; большинство из них руководствовались возможностью заработать на жизнь, а не стремлением к славе – сестры Петтигрю, например, вырвались из нищеты в Портсмуте, чтобы позировать обнажёнными для многих ведущих художников конца XIX века, за что получали гонорар в размере половины гинеи в день.

Дене присутствовала на смертном одре Лейтона в 1896 году и получила 5 000 фунтов стерлингов из его состояния, а ещё 5 000 фунтов стерлингов оставила в доверительное управление своим братьям и сёстрам – в общей сложности это эквивалент более 1 миллиона фунтов стерлингов в современных деньгах. К тому времени Дене, которая сама умерла в 1899 году, незадолго до своего 40-летия, от перитонита, переехала в квартиру в Avonmore Mansions, в нескольких минутах ходьбы от дома Лейтона – куда художник приходил, как он говорил Баррингтону, «когда мне хотелось распустить волосы на спине и сойти с ходуль» (то есть расслабиться).

Часто предполагается, что Лейтон – который никогда не был женат и спал в одной кровати – был геем; но, по мнению Роббинса, есть «больше доказательств» того, что его отношения с Дене «были скорее романтическими, чем какими-либо ещё». Пока они оба были живы, в прессе ходили слухи, что они вот-вот обручатся, хотя в письме сёстрам Лейтон со свойственной ему двусмысленностью предложил им выступить с «плоским, неприукрашенным отрицанием». Пусть этого будет достаточно – меня это устраивает».

Более того, он позаботился о том, чтобы Дене – необычно для модели художника – приглашали на светские приёмы; по крайней мере, один из гостей на вечере Академии заметил, как Лейтон приветствовал её с «блеском в глазах». Мы также знаем, что у Лейтона были домашние прозвища для Дене, в том числе «маленький ти-ту-тум» и «гриб» (когда она надевала внушительную шляпу). Это, по словам Роббинса, говорит о том, что она «имела статус, отличный от статуса обычной модели». Предположительно, её известная связь с Лейтоном позволяла преодолеть некоторые обычные условности».

В переписке одного из друзей Лейтона есть даже загадочные упоминания о «жене» художника: возможно, это намёк на постоянное присутствие Дене. Конечно, некоторые обнаружили в «Пылающем июне» интимный вуайеризм. Дене была моделью и для последней, незаконченной картины Лейтона «Клити» (1896), на которой нимфа, одержимая богом солнца Аполлоном, стоит на коленях с распущенными волосами, откинув голову назад, рядом с фаллической колонной.

По мнению Роббинса, личность модели «Пылающего июня» может отвлекать от самой картины, которая рассказывает «о чем-то более глубоком, чем прекрасная спящая девушка на фоне средиземноморского солнца». (В конце концов, отмечает он, «существует множество изображений красивых спящих женщин в привлекательной обстановке, которые мы не помним»).

На «Пылающий июнь», добавляет Роббинс, «невозможно смотреть, не осознавая этот излучающий цвет». Более того, утверждает он, картина Лейтона возвещает о появлении нового «абстрактного» направления в искусстве. Можно ли проследить траекторию движения от раскалённых апельсинов шедевра Лейтона к светящимся цветовым полям Марка Ротко, написанным в Нью-Йорке полвека спустя? Это убедительная мысль.