«Эпилог» Роберта Лоуэлла читать ~4 мин.

Стихотворение «Эпилог» было опубликовано в последней книге стихов Роберта Лоуэлла «День за днём», которая вышла в 1977 году, в год смерти Лоуэлла. Стихотворение выступает в качестве эпилога как к книге, в которой оно появляется последним, так и к поэтической карьере Лоуэлла в целом, борясь с пониманием Лоуэллом того, что и как должна делать поэзия. Лоуэлл считается центральной фигурой исповедальной поэзии, американского поэтического движения, наиболее известного своими автобиографическими чертами, и «Эпилог» ведёт диалог непосредственно с отношением Лоуэлла к этому движению. Поэма представляет собой интимное и тонкое, формально сложное высказывание поэта, размышляющего о своей карьере, о природе искусства.

Биография поэта

Роберт Лоуэлл (или Роберт Трейл Спенс Лоуэлл IV) родился в Бостоне, штат Массачусетс, в 1917 году в семье богатых и влиятельных представителей культурной элиты. Отец Лоуэлла принадлежал к семье «бостонских браминов» (традиционных аристократов Бостона), а мать была потомком пилигримов с «Мэйфлауэра», подписавших Конституцию США, и знаменитых пуритан. Лоуэлл, получивший лучшее образование и связи, ещё в школе решил, что хочет стать поэтом. После того как Лоуэлл остался недоволен учёбой в Гарварде, он отправился в Нэшвилл, где разбил палатку на лужайке одного из своих поэтических кумиров, Аллена Тейта. Разбив палатку возле дома Тейта, он занимался с поэтом и обедал в его семье.

В дальнейшем Лоуэлл сделал очень успешную литературную карьеру, опубликовав несколько книг стихов, переводов и то, что он называл стихотворными журналами. Лоуэлл был 6-м поэтом-лауреатом США (тогда он назывался консультантом по поэзии Библиотеки Конгресса). Он преподавал в бакалавриате и магистратуре во многих учебных заведениях, включая Мастерскую писателей Айовы, Бостонский университет (где он учил Сильвию Плат и Энн Секстон), Йель, Гарвард и Новую школу.

Лоуэлл публично отказывался от участия во Второй мировой войне по соображениям совести, обвинял других художников в коммунистических наклонностях во время маккартистской «красной войны», был трижды женат и провёл время в США, Великобритании и тюрьме. К моменту своей смерти в возрасте 60 лет в 1977 году Лоуэлл дожил до обложки журнала «Time», где его назвали «лучшим американским поэтом своего поколения».

Лоуэлл открывает свой «Эпилог» вопросом. В первых четырёх строках поэт отчаивается, что формальные особенности поэзии, «эти благословенные структуры», ему не помогут. Оратор хочет написать стихотворение, которое «воображается, а не вспоминается». Согласно начальному четверостишию, поэт не может понять, почему «сюжет и рифма» не могут помочь ему написать это стихотворение воображения.

Далее в стихотворении прослеживается ход мыслей поэта, борющегося с ремеслом и природой своего произведения. После вступительного вопроса говорящий размышляет над высказыванием, которое он сам сделал в прошлом, о том, что «Зрение художника – не линза». Это хотя и относится, очевидно, к изобразительному искусству, также выражает утверждение о природе искусства в целом. Запомнившееся высказывание оратора изображает художника не как объективного регистратора событий, а как активного и заинтересованного участника. Зрение художника не просто восприимчиво, а активно «трепещет, лаская свет».

Несмотря на давнее утверждение оратора о том, что художник – не документатор, а творец, он сомневается в этом утверждении в своей собственной художественной практике. Вместо того чтобы ласкать свет, его глаз иногда ощущает себя «нитяным искусством», делающим лишь «пёстрый снимок». Лоуэлл борется с очевидным разрывом между его теорией искусства и его опытом художника, где его стихи иногда кажутся репортажем, «усиленным жизнью, но парализованным фактами». Свою тревогу по поводу документального или журналистского элемента своей поэзии оратор выражает в архаически сформулированном «All’s misalliance».

После выражения неприязни к «ярким, быстрым, аляповатым, сгруппированным» элементам своих стихов Лоуэлл задаётся вопросом: «И все же, почему бы не сказать, что произошло»? Вместо того чтобы продолжать размышлять о том, что его поэтическая практика не соответствует его собственной поэтике, Лоуэлл предпринимает пересмотр своей теории, чтобы следовать своей практике в этот решающий поворотный момент поэмы. Вместо того чтобы избегать «моментальных… фактов» воспоминаний, говорящий теперь «молится о милости точности».

После метонимической замены художника на поэта, начатой в стихотворении в строках 6 и 7, Лоуэлл обращается за вдохновением к голландскому художнику эпохи барокко Вермееру. Согласно стихотворению, работы Вермеера воспроизводят «освещение солнца» с «точностью», что делает рассматриваемую картину примером нового типа искусства, которое Лоуэлл жаждет создать, несмотря на свою прежнюю художественную теорию.

«Эпилог» завершается заявлением оратора, который решил, что люди сами по себе – это «бедные преходящие факты», как и факты его «нитяного искусства». То, что люди одновременно являются фактами и смертны, заставляет его «дать каждой фигуре …своё живое имя». Документировать – называть – это акт нежности и искусства, заключает оратор.