«Страдания юного Вертера» Гёте, краткое содержание читать ~27 мин.

Одно из самых известных – и печально известных – произведений в истории литературы, «Страдания юного Вертера», опубликованное в 1774 году, стало первым повествовательным произведением Гёте. Роман был написан в идеальное время, поразив воображение европейцев изображением опасно чувствительного юноши, доведённого до самоубийства.

Роман имел немедленный успех и положил начало целому литературному жанру – «Буря и натиск», а также карьере первой литературной знаменитости современного Запада – Гёте. Роман стал сенсацией своего времени – некоторое время даже выпускались духи «Вертер», Eau de Werther, – и в дальнейшем вдохновил такие произведения, как опера Массанет «Вертер», «Франкенштейн» Мэри Шелли (в которой монстр учится быть человеком, читая «Вертера») и роман Ульриха Пленцдорфа «Новые страдания молодого В.» 1973 года. Без «Вертера» не было бы ни «Ловца во ржи», ни «Бунтаря без причины».

Известно, что роман в некоторой степени автобиографичен. В 1772 году, когда Гёте был малоизвестным молодым подмастерьем юриста, жившим в Вецларе (где, предположительно, и происходит действие «Вертера»), он воспылал невозможной страстью к Шарлотте Буфф, которая была помолвлена с его другом Кестнером. Возникший треугольник оказался для него почти невыносимо болезненным, и Гёте сам рассматривал возможность самоубийства, прежде чем пережить увлечение Шарлоттой.

Тем временем, знакомый Гёте по имени Иерузелум, находясь в аналогичной ситуации увлечения замужней женщиной, застрелился. История Иерузелума увлекла Гёте, и он соединил воображаемые страдания своего знакомого со своим собственным опытом, создав «Вертера».

Гёте отнёсся к написанию новеллы как к катарсическому упражнению, позже написав, что чувствовал себя обновлённым, как будто только что дал «полную исповедь» и по её завершении получил право на «новую жизнь». Однако роман Гёте должен был оказать влияние, несоизмеримое с его размером. То, что стало для него завершением, открыло рану в коллективном сознании Европы.

Дурная слава «Вертера» напрямую связана с реакцией общества на роман. Книга не только стала бестселлером, но и вдохновила целую серию подражательных самоубийств. Сам Гёте в зрелые годы говорил о влиянии своей книги, сравнивая её с маленькой искрой, которая взорвала мину, полную пороха. Он пишет в своей автобиографии «Моя жизнь: Поэзия и правда»: “Взрыв, который вызвал «Вертер», был таким масштабным, потому что молодые люди той эпохи уже подорвали себя; а потрясение было таким сильным, потому что теперь каждый мог разразиться своими завышенными требованиями, неудовлетворёнными страстями и воображаемыми страданиями”.

Эпоха Гёте, конец восемнадцатого века, как нельзя лучше подходила для его «маленькой книги»: энергия молодёжи того времени была утомлена периодом относительного мира, подавлена дотошными идеалами неоклассицизма и возбуждена новым философским языком субъективности и болезненной поэзией английской литературы. Жанр «Бури и натиска» (Sturm und Drang), в котором всецело преследуются страдания, вытекающие из субъективности, наслаждается языком чувств и страстей, даже исследуя границы этого языка, и «Вертер» является одним из первых и самых известных примеров такого рода литературы.

Гёте удалось передать в «Вертере» страдания и мизантропию своего времени, и в результате жизнь подражала его искусству. Спорным является вопрос о том, сколько именно молодых людей, одетых в синий фрак и жёлтый жилет Вертера, были найдены мёртвыми собственными руками с экземплярами «Вертера» в карманах, но несколько человек, несомненно, были, и их смерть усилила ажиотаж, который уже вызвал роман.

Отчаявшийся романтизм нашёл своё выражение в первом романе Гёте, а его легендарное массовое самоубийственное влияние сделало Гёте знаменитостью до самой его смерти, первой в своём роде. Сам Гёте стал презирать легионы молодых людей, которые навещали его только для того, чтобы задать одни и те же вопросы: “А жил ли Вертер на самом деле? Действительно ли все так случилось? Какой город может похвастаться тем, что его жительницей является прекрасная Лотта?”. Он пишет в своей «Второй римской элегии»: “О, как часто я проклинал эти мои глупые страницы, сделавшие мои юношеские страдания достоянием общественности!”.

«Вертер» остаётся самым популярным произведением Гёте – даже более популярным, чем «Фауст», – хотя современные читатели, скорее всего, относятся к нему с более холодной головой, чем читатели конца восемнадцатого и начала девятнадцатого веков.

Книга представляет собой (как это ни парадоксально для произведения, одержимого чувством и спонтанностью) почти идеально созданное повествование, тщательно наблюдаемое и мастерски выполненное, с множеством парадоксальных деталей. Эта работа не только является своего рода капсулой времени, позволяя нам заглянуть в эпоху непревзойдённой страсти и болезненности, но и выходит за рамки своего времени как размышление о крайностях юношеских горестей.

Сюжет

Роман «Страдания юного Вертера», который почти полностью состоит из писем Вертера своему другу Вильгельму, начинается с того, что заглавный герой находится в ликующем настроении после того, как только что выпутался из сложной романтической ситуации с женщиной по имени Леонора.

Вертер поселился в сельском городке, решив посвятить некоторое время живописи, наброскам и экскурсиям по сельской местности. Вертер не выполняет много работы, предпочитая любоваться лёгким образом жизни крестьян, который напоминает ему о древней «патриархальной жизни», описанной в Библии. Вертер знакомится со многими местными крестьянами, включая двух братьев-крестьян, Ганса и Филиппа, и деревенского парня, который влюблён во вдову, нанявшую его на работу.

Вертер находит Вальхейм, деревню, расположенную на небольшом расстоянии от его города, самым очаровательным местом в сельской местности. Эта оценка возрастает во сто крат, когда он встречает на танцах дочь деревенского пристава, Лотту. Их общение сразу же поражает – они оба являются энтузиастами нового сентиментального стиля литературы, представленного Голдсмитом и Клопштоком, а также древними писателями, такими как Гомер и Оссиан. Лотта, однако, помолвлена с достойным человеком, Альбертом. Вертеру приходится довольствоваться одной лишь дружбой.

В последующие недели Вертер все больше и больше восхищается Лоттой, ценит её неповторимое очарование и проницательность, а также то, что она безропотно несёт бремя материнства. Она – старшая из восьми детей, и после смерти матери взяла на себя заботу о братьях и сёстрах. Однако Альберт возвращается, и Вертер должен встретиться с человеком, которому принадлежит сердце Лотты. Решив уехать, Вертер остаётся и заводит дружбу с Альбертом, который кажется ему умным и открытым, хотя и гораздо более рассудительным, чем романтичный Вертер.

Однако, после приезда Альберта, Вертер всё больше влюбляется в Лотту. Он не может избавиться от чувства, что Лотта была бы счастливее с ним; они оба посвящены в интенсивную, субъективную эмоциональность Sturm und Drang, а Альберт – нет. Однако верная Лотта не намерена покидать своего жениха, и Вертер по рекомендации Вильгельма решает занять официальную придворную должность, чтобы не оставаться в невозможном треугольнике. Он покидает Вальхейм, не сообщив о своём плане ни Альберту, ни Лотте.

Однако официальная должность приносит Вертеру большое разочарование. Он конфликтует со своим работодателем, посланником, который настолько же дотошен и мозговит, насколько Вертер спонтанен и эмоционален. Вертеру также не нравится светская жизнь на его новой работе, где господствует аристократический класс, хотя он заводит полезные дружеские отношения с двумя аристократами, графом С и фройляйн фон Б. Однако положительный аспект его работы рушится, когда аристократический класс, включая фройляйн фон Б, обхаживает Вертера на одном из приёмов у графа С. Униженный, Вертер уходит со своего поста и вместе с другим другом, принцем, переезжает в его загородное поместье. Но и эта ситуация оказывается недолгой, так как Вертера снова тянет в Вальхейм, к Лотте.

Когда Вертер возвращается в Вальхейм, он обнаруживает, что его увлечение Лоттой только усилилось за время разлуки. Как позже скажет Лотта, кажется, что невозможность обладания ею подпитывает его одержимость. Альберт и Вертер все больше отдаляются друг от друга, а Лотта оказывается в центре событий. Кроме того, сельская местность отходит от идиллии: Ганс мёртв, а история любви деревенского парня закончилась убийством.

Тем временем Вертер встречает Генриха, бывшего работника отца Лотты, которого безответная страсть к ней свела с ума. Вертер чувствует все большую безнадёжность.

За три дня до Рождества 1772 года, пытаясь спасти то, что осталось от их отношений, Лотта приказывает Вертеру не навещать её до сочельника, когда он станет просто ещё одним другом. Вертер решает, что не может жить с Лоттой на таких условиях, и решает покончить с собой. Он наносит Лотте последний визит, во время которого насильно целует её и получает требование никогда больше не видеться с ней.

Дома, оставшись один, Вертер пишет Лотте письмо. Он просит у неё охотничьи пистолеты Альберта, и она посылает их ему. Тогда Вертер со спокойствием, доселе неведомым его беспокойной душе, стреляет себе в голову. Он лежит до утра; Лотта, Альберт, братья и сёстры Лотты наблюдают за его смертью.

В конце романа Вертера хоронят без церковной службы. Жизнь самой Лотты также находится под угрозой; поступок Вертера доводит её до отчаянного горя.

Список персонажей

Аделин

Добросердечный сослуживец Вертера, когда тот находится на службе у графа.

Альберт

Рассудительный, вдумчивый, ответственный – словом, противоположность Вертеру – Альберт становится женихом Лотты, а затем и её мужем. Поначалу они с Вертером неплохо ладят. Они оба интересные личности и язвительные собеседники; действительно, если бы Лотта не встала между ними, они могли бы стать хорошими друзьями, как Вертер и Вильгельм. Вместо этого упорная привязанность Вертера к Лотте приводит к разрыву между ним и Альбертом.

Граф С

Аристократический друг Вертера, пока тот работает в официальном качестве при посланнике. Граф и Вертер – родственные души, но полностью реализовать свою дружбу им мешают социальные условности, которые не позволяют буржуа, как Вертер, слишком открыто общаться с аристократами.

Деревенский парень

Молодой крестьянин, с которым Вертер отождествляет себя: он влюблён во вдову, на которую работает. Когда его любовь пресекается, он убивает свою замену.

Редактор

Эта загадочная фигура вступает в повествование в заключительной части «Вертера». Это не Вильгельм и не какой-либо другой известный персонаж; он утверждает, что является лишь добросовестным репортёром фактов, но время от времени демонстрирует вспышки проницательности в отношении персонажей и рассказывает о событиях с их точки зрения. Его анонимное всеведение кажется библейским.

Посланник

Непосредственный начальник Вертера в его должности придворного чиновника. Посланник – дотошный, несчастный человек, которому невозможно угодить. Вертер презирает его, а посланник в свою очередь недолюбливает Вертера.

Фройляйн фон Б

Очаровательная аристократка, с которой Вертер подружился во время работы в его придворной приёмной. Фрейлейн фон Б. отговаривает от дружбы с Вертером её снобистская мать.

Фрау М.

Старая женщина, живущая в деревне в горах; она просит Лотту побыть с ней, пока она умирает.

Фридерике

Возлюбленная герра Шмидта, к которой он неумеренно ревнует.

Ганс

Младший брат Филиппа, крестьянский парень из Вальхайма.

Генрих

Человек «в зелёном фраке», с которым Вертер сталкивается зимой при сборе цветов. Этот безумец тоскует по счастливым дням в приюте. Позже выясняется, что Генрих был бывшим служащим семьи Лотты, которого свела с ума безответная страсть к ней.

Герр Одран

Партнёр Лотты в ночь танца, во время которого она и Вертер встречаются.

Герр Шмидт

Мрачный парень, которого Вертер и Лотта встречают во время визита в горную деревню.

Леди С, леди Т, полковник Б, барон Ф

Аристократы, присутствующие на балу, устроенном графом К., которых оскорбляет присутствие на вечеринке буржуа Вертера.

Леонора

Молодая женщина, с сестрой которой Вертер развлекался до начала романа. Вертер пишет, что она была страстно влюблена в него.

Лотта

Шарлотта С., которую все называют Лоттой, вынуждена из-за безвременной смерти матери исполнять обязанности матери для своих восьми младших братьев и сестёр – бремя, которое она принимает радостно и самоотверженно.

Гёте писал о женщине, на которой был основан характер Лотты: “Лотта была нетребовательна в двух отношениях: во-первых, в соответствии со своей природой, которая была нацелена на создание общей доброй воли, а не на привлечение какого-либо особого внимания, и, во-вторых, она уже выбрала того, кто был достоин её, кто заявил о своей готовности соединить свою судьбу с её судьбой на всю жизнь”.

Лотта посвятила себя Альберту, хотя она чувствует особую (можно сказать, сестринскую) связь с Вертером. Вертер, со своей стороны, влюблён в неё почти до безумия.

Луи

Один из младших братьев Лотты.

Марианна

Одна из сестёр Лотты.

Министр

Директор суда, в котором Вертер работает недолгое время. Он симпатизирует Вертеру, но считает, что молодому человеку необходимо время от времени умерить свой пыл.

Старик М.

Муж фрау М., достаточно приятный человек из низшего класса, который, тем не менее, очень скупо ведёт хозяйство.

Филипп

Один из двух крестьянских мальчиков, которых Вертер встречает в Вальхайме. Вертер рисует картину, на которой Филипп позволяет своему младшему брату, Гансу, сидеть у него на руках.

Принц

Член королевской семьи, которого Вертер сопровождает и у которого он живёт некоторое время после того, как покидает свой пост при дворе.

С.

Судебный пристав Вальхайма и отец Лотты и её братьев и сестёр.

Зельштадт

Один из друзей Вертера.

Софи

Сестра Лотты и вторая по старшинству сестра в семье.

В.

“Юноша с открытым сердцем и приятными чертами лица”. Вертер общается с этим эрудированным молодым человеком, только что окончившим университет, в несколько снисходительной манере.

В. с большим энтузиазмом рассказывает об эстетических и религиозных теориях, которые он почерпнул в школе; Вертера, однако, такие вещи не интересуют (хотя он старается показать, что знает о них все).

W

Друг Вертера.

Вертер

Молодой буржуазный дилетант – умный, но высокомерный, артистичный, но немотивированный, – который обнаруживает, что его мир перевернулся после увлечения Лоттой, красивой и добродушной женщиной, обручённой с рассудительным и трудолюбивым Альбертом.

Вертер идёт по жизни в своём синем фраке и жёлтом жилете, блестяще (хотя и довольно спорно) беседуя со всеми, кто его слушает, размышляя о своих воспоминаниях и субъективной философии, и все больше отчаиваясь в жизни и судьбе. На протяжении всего произведения он занимает задумчивую, стороннюю позицию: ему нравится наблюдать за семейной жизнью, но он несколько отчуждён от собственной матери; он хотел бы жениться на Лотте, но считает себя «просто другом». Эта отчуждённая чувствительность, усугубляемая безответной страстью, приводит его к самоубийству.

Мать Вертера

Мать Вертера, которая остаётся безымянной на протяжении всего романа, никогда напрямую не общается со своим сыном. Вместо этого они общаются косвенно, через Вильгельма. Мать Вертера оказывает финансовую поддержку своему сыну, и их отчуждение никогда не объясняется до конца.

В конце романа Вертер упоминает о своей ненависти к нынешнему месту жительства матери. Невысказанная напряжённость между Вертером и его матерью тонко определяет роман.

Вдова

Женщина, живущая в Вальхайме. В неё влюблён её рабочий-крестьянин.

Вильгельм

Главный корреспондент Вертера и адресат почти всех писем, входящих в роман «Страдания юного Вертера». Из общения Вертера с ним мы можем сделать вывод, что Вильгельм – трезвый, здравомыслящий человек, как и Альберт, но при этом чуткий к более бурному характеру Вертера и настоящий друг.

Для того чтобы перебороть свои чувства к Лотте, Вильгельм советует Вертеру занять должность графа на законных основаниях, и Вертер следует этому совету только для того, чтобы уйти в отставку и вернуться к своему невозможному увлечению.

Женщина из Вальхайма

Дочь директора школы и мать Ганса и Филиппа. Вертер отдыхает под её липой. Её муж находится в Швейцарии, пытаясь получить наследство от кузена. Ближе к концу «Вертера» Вертер узнаёт, что эту семью постигла трагическая судьба.

Пастор из Сент-*.

Пастор небольшой деревни, которую Вертер посещает вместе с Лоттой. Вертер с ностальгией вспоминает время, проведённое с пастором.

Жена пастора

«Глупая женщина, претендующая на эрудицию». Она вырубает ореховые деревья на своём участке и целыми днями рассуждает о богословии, вызывая гнев как простолюдинов своей деревни, так и Вертера.

Темы

Класс

Почему Вертер так несчастлив в своём служебном положении? Можно легко назвать несколько причин. Во-первых, его темперамент не подходит для того, чтобы целыми днями сидеть в конторе; во-вторых, он не способен к тому скрупулёзному вниманию к скучным деталям, которое отличает жизнь придворного чиновника. Но под этими личностными конфликтами скрывается классовый вопрос: Вертер не выносит, когда его обделяют.

На самом деле, оскорбление Вертера во второй книге – которое толкает его обратно в Вальхейм и к самоубийству – является лишь наиболее очевидным проявлением классовых предположений в романе. В первой книге Вертер с большой любовью говорит о своём отношении к крестьянскому сословию в окрестностях Вальхейма.

На самом деле, Вертер считает простую драму крестьян в их наивном «патриархальном» обществе прекрасно поэтичной; вся его теория искусства отдаёт предпочтение простоте выражения, на которую, похоже, способны только низшие классы. Вертер не мог бы придерживаться такого мнения, если бы не принадлежал к более высокому классу, чем они. Он говорит с привилегированной позиции, и хотя его отношение к крестьянам доброе, оно также покровительственное. Несомненно, он чувствует своё превосходство; их наивное очарование добродетельно только потому, что он – праздный юноша, у которого под рукой нет ничего, кроме времени и денег матери, – говорит, что это так.

Начало второй книги представляет собой поразительный контраст с кажущейся привилегированной жизнью Вертера: он, кажется, мог бы держаться подальше от Лотты, в конце концов, был бы принят высшим обществом. Вместо этого он оказывается среди несправедливостей классовой системы, унижаемый людьми, которых он считает умнее и талантливее себя.

Положение Вертера непростое: по мере того как он пишет, он понимает, какие преимущества он сам извлёк из сословной системы, но когда он находится на нижней ступени социальной лестницы, эти преимущества мало что значат. Его поведение на вечеринке у графа С подтверждает, что Вертер испытывает дискомфорт, когда ему приходится либо подчиняться сословным условностям, либо открыто отвергать их: он остаётся на вечеринке, хотя его там не ждут, а когда его неудивительно обходят стороной, он закатывает истерику и уходит.

Возможно, если бы у него была возможность выступить против глупостей высшего класса как у представителя привилегий (так же, как он критикует буржуазный класс изнутри в других частях романа), он бы не сбежал в Вальхайм, где нет дворян, которые могли бы его раздражать. В этом свете рождение буржуа вместо дворянина может быть самым большим горем Вертера.

Семья

У Вертера проблемы с матерью – в этом нет никаких сомнений. Он никогда прямо не оскорбляет свою мать, но его неприязнь к ней прослеживается на протяжении всего повествования. Например, он никогда не обращается к ней напрямую, полагаясь на Вильгельма. Дальнейшее подтверждение этому можно найти в горьком тоне письма от 5 мая 1772 года, когда Вертер упоминает о решении матери покинуть место его рождения.

Одним из основных моментов в «Вертере» является потребность Вертера компенсировать напряжённые отношения в семье. Ему нужна семья – если не своя, то чужая. В поисках такой идеализированной семьи он натыкается на семью Лотты. Её семья относительно спокойна, даже учитывая раннюю смерть матери и обилие ртов, которые нужно кормить. В ней есть две вещи, которые кажутся Вертеру наиболее важными в семье: много детей и сильно любящая мать.

Взгляд Вертера на детство представляется неоднозначным. С одной стороны, в своём письме от 22 мая 1771 года Вертер считает детей верхом тщеславия, живущих счастливо, потому что они невежественны, не боятся никаких принципов, кроме розги, и не радуются никаким принципам, кроме конфет и игрушек. Однако этот цинизм исчезает после того, как Вертер знакомится с Лоттой и её восемью братьями и сёстрами.

Его письмо от 29 июня 1771 года – это практически гимн детям. Он ссылается на наказ Иисуса Христа своим последователям подражать детям и пишет: “И все же, дорогой друг, мы относимся к ним, которые равны нам, на которых мы должны смотреть как на образец, как на подданных”. Вертер находит сложность в простоте детства; несомненно, он в целом счастливее в компании детей, чем среди взрослых.

Не менее сложным является отношение Вертера к материнству. В произведениях Гёте часто восхваляется женское начало, что может вызвать дискомфорт у современных феминисток.

Последние слова Гёте в «Фаусте», часть II, которые переводятся примерно так: “Вечная женственность влечёт нас ввысь”, выражают эту позицию. Гёте считал, что скромное, жизнерадостное женолюбие и материнство – это образцовые состояния, к которым должен стремиться каждый мужчина, но которых не может достичь ни один человек. Вертер выражает это мнение ещё до встречи с Лоттой (которая, очевидно, является идеальной женщиной: материнской и девственной), когда он пишет о матери Ганса и Филиппа: “Буйство моих эмоций успокаивается при виде такой женщины, которая с безмятежной жизнерадостностью огибает узкий круг своего существования, умудряясь из дня в день сводить концы с концами, наблюдая, как падают листья, не задумываясь о том, что зима уже близко”. Как и его отношение к низшим классам, это одновременно прекрасно и снисходительно.

Однако Гёте не просто поддерживает мнение Вертера. В конце концов, Вертер не достигает этой идеализированной семейной жизни – он просто пишет о ней. Лотта сама намекает на склонность Вертера идеализировать людей, когда говорит в конце романа, что Вертер преследует её только потому, что её невозможно достичь. Лотта не просто хорошая мать или сестра – она умная, вдумчивая женщина, верная своим принципам. В конце концов, одержимость Вертера материнством Лотты больше говорит о его собственном обеднённом воспитании, чем о самой Лотте.

Счастье

Вертеру есть что сказать о счастье, и, в типичной манере, его чувства по этому вопросу часто непоследовательны. Последовательность одна: всякий раз, когда он говорит, что достиг счастья, отчаяние оказывается совсем рядом. В письме от 18 августа 1771 года он пишет: “Должно ли быть так, что всё, что делает человека счастливым, впоследствии становится источником его страданий?”

Для Вертера, похоже, ответ «да». Он счастлив с Лоттой, но самоубийственно настроен, потому что не может обладать ею; он счастлив с фройляйн фон Б, но именно привязанность к ней заставляет его быть оскорблённым на приёме у графа С.

Каждый случай счастья становится для Вертера возможностью стать несчастным. Более того, Вертер с болью осознает, что, похоже, его судьба – сеять несчастье и раздор среди своих друзей. Даже бедный Вильгельм, с которым Вертер был в таких хороших отношениях, вынужден страдать только потому, что Вертер должен рассказать кому-то о своём несчастье.

Поэтому более чем иронично, что Вертер так презрительно относится к «плохому настроению». Он пишет об Альберте: “Кажется, он редко бывает в плохом настроении, а это грех, который, как вы знаете, я ненавижу в людях больше, чем любой другой”, и одной из главных причин его любви к Лотте является её постоянная жизнерадостность. Вертер считает, что самое худшее, что можно сделать, – это разрушить чужое счастье мраком и обречённостью, как это делает герр Шмидт в письме от 1 июля 1771 года. Но герр Шмидт лишь слегка раздражён; Вертер же со своей полномасштабной суицидальной депрессией умудряется разрушать чужое счастье в таких масштабах, в каких герр Шмидт никогда бы не справился.

Нападки Вертера на плохое настроение – как и его периодическое полное отрицание возможности устойчивого счастья – кажутся внутренне направленными: он атакует в других то, что ненавидит в себе.

Пределы языка

Для человека, проводящего так много времени за написанием писем, Вертер не слишком верит в язык. Пытаясь объяснить любовь деревенского парня к вдове в своём письме от 30 мая 1771 года, он делает паузу и пишет: “Нет, слова не могут передать нежность всего его существа; все, что я мог бы попытаться сказать, было бы только неуклюже”. Это недоверие не только теоретическое: он применяет его и на практике, особенно в конце книги, когда пишет: “Меня злит, что Альберт не кажется восхищённым, как он – надеялся – как я – думал, если – я не люблю тире, но это единственный способ выразить себя здесь – и я думаю, что выражаюсь достаточно ясно”.

В двух приведённых выше примерах мятежный дух Вертера выражен двумя способами: во-первых, он отказывается пересказывать историю крестьянина в обычных фразах, а во-вторых, он свидетельствует о недостаточной ясности собственных чувств, когда объявляет предложение с тире выше «достаточно ясным». В первом случае он подчёркивает удешевляющий эффект языка.

Вертер боится использовать банальные, общепринятые, обыденные фразы, которые используют все остальные; ему нужен язык, который соответствует его уникальному, чрезвычайно чувствительному способу видения мира. Такой язык, как мы видим во втором случае, вряд ли будет связным, потому что он вряд ли будет связным.

Этот сложный вопрос – использование языка для разрушения границ языка – также является сутью романтизма. Вертер (и Гёте) раскрывают перед читателями границы отшлифованной, точной дикции эпохи Просвещения. Аккуратные героические двустишия Александра Поупа не подходят для потрясений Вертера, потому что потрясения Вертера не аккуратны.

Обращаясь к новому, крайне субъективному, антиязыку чувств, Гёте теряет точность рациональной грамматики и пунктуации, но обретает силу выражения иррационального.

Штормовая погода

Вертер и погода – эти два слова очень похожи, как, собственно, и их нравы. Постоянная изменчивость, стихия, непредсказуемость… И когда погода штормит, характер Вертера тоже часто бывает бурным. Иногда его настроение бывает бурным в «хорошем» смысле – например, когда он испытывает нервную радость во время танца с Лоттой, – но чаще оно бывает бурным в «плохом» смысле. По мере ухудшения погоды суицидальные наклонности Вертера становятся ещё более очевидными.

В «Вертере» внешний мир часто отражает или дополняет внутренний мир. Действительно, само слово «природа» является своего рода каламбуром, относящимся как к окружающему нас миру природы, так и к истинам, находящимся в глубине нашего существа. В «Вертере» различие между этими двумя царствами природы размыто: кажется, что каждое из них влияет на другое.

Как и в более поздних произведениях романтизма, таких как пейзажи Тернера или поэзия природы Шелли («Гора Блан», например), Гёте находит великую силу в созерцании необузданных природных сил – столь отличных от аккуратно подстриженных садов эпохи Просвещения. Жанр, который он начал этой книгой, не зря называется «Буря и натиск». И бури – всегда – в равной степени являются выражением силы человеческих чувств, как и силы природных стихий.

Субъективность

Трудно подобрать всеобъемлющий термин для обозначения литературы, начало которой положил Вертер. Вариантов множество: можно назвать её романтической, «Буря и натиск» или «Литературой чувствительности», и это лишь некоторые из них. Но одно понятие, которое, кажется, лежит в основе юношеского романа Гёте и более поздних жанров, которые были так вдохновлены им, – это субъективность. Вертер увлекается собой; он изучает себя; он познает себя. Он неустанно думает – и пишет – о своём языке, своих способностях восприятия и своих мыслях. По сути, он почти ни о чем другом не пишет. Любое письмо в «Вертере» посвящено поиску самого себя.

Сегодня, когда изобилует исповедальная поэзия, постмодернистское искусство и бульварные журналы, саморефлексия присутствует повсюду. Однако в 1774 году это было не так, и свобода изучать себя, свои чувства была новым и освобождающим волнением. Быть непонятым населением в целом и найти истинный комфорт только среди других посвящённых в тайны субъективности (читателей Клопштока, Оссиана и Гёте) означало быть бунтарём.

Конец восемнадцатого и начало девятнадцатого века были невероятно захватывающими, бурными годами, в течение которых наш современный эмоциональный словарь был более или менее выкован с нуля в ответ на самодовольную философию Просвещения. Определённость становилась все менее и менее определённой; объективная оценка мира и его обитателей становилась все более и более сложной. Человека стали определять не порядок, а противоречия.

Вертер – квинтэссенция раннего романтизма. Он чрезвычайно самолюбив, безнадёжно неугомонен, всегда не в ладах с рациональным мнением, гордится своими противоречиями, гордится своими страданиями. Он проводит большую часть своего времени, размышляя о том, насколько сложным является его самопознание – о том, как он продолжает делать то, что, как он знает, сделает несчастным себя и других. Это происходит потому, что не имеет значения, что он знает о себе: он всегда будет поддаваться тому, что чувствует.

Самоубийство

Самоубийство – постоянный спутник Вертера задолго до момента его смерти. Уже в письме от 22 мая 1771 года Вертер упоминает о нем, часто заканчивая свои мрачные письма намёком на свои суицидальные наклонности. На самом деле, Вертер никогда не думает о смерти, не думая о своей собственной смерти.

Самоубийство для Вертера – это порог самости, а самость – это все. Это самое яркое выражение самодостаточности человека. Он пишет, что человек, “каким бы замкнутым он ни был… все равно навсегда сохраняет в своём сердце сладкое чувство свободы и знает, что может покинуть эту тюрьму, когда захочет”.

Есть ли сомнения в том, что Вертер рано или поздно, так или иначе, покончит жизнь самоубийством? Кажется, что он обречён на это и смирился с этой участью. В конце концов, Вертер спорит с Альбертом о том, насколько «естественным» является самоубийство: человек, воспринимающий жизнь как болезнь, может излечить свои страдания простым нажатием на спусковой крючок.

Несмотря на незамысловатую готовность главного героя принять акт самоубийства, самоубийство Вертера – одно из самых неоднозначных событий в романе. Это происходит не из-за Вертера, а из-за Альберта и Лотты. В романе, где почти на все есть ответы и подробные объяснения, одна из величайших загадок «Вертера» заключается в том, одобряют ли Лотта и Альберт поступок Вертера. Он просит у них пистолеты, и они отдают их ему, прекрасно понимая, что он зациклен на самоубийстве. Сам Вертер воспринимает это как знак одобрения Лотты и несколько ободряется. Однако после совершения самоубийства редактор пишет: “Я не могу описать оцепенение Альберта, страдание Лотты”.

В бурном, мучительном отношении Альберта и Лотты к Вертеру до и после того, как он нажимает на курок, кроется предположение, что самоубийство – не такой простой и естественный поступок, каким его представляет Вертер. Его вздрагивающий, ещё живой труп, его предсмертный хрип – эти ужасные образы развенчивают романтизм самоубийства в последние минуты романа. Однако энтузиасты Вертера XVIII века, которые пошли по стопам своего героя, не прислушались к этим предупреждениям. Действительно, в современной психологической терминологии самоубийства по подражанию, как говорят, вызваны «эффектом Вертера».

В этой книге приводятся аргументы как за, так и против самоубийства. Вертер выступает за него; Гёте – в своём тщательном культивировании недостатков Вертера и окончательном подчёркивании жестокости поступка – выступает против.