«Неумолимая машина рока добралась и до меня». Судьба сына гениального поэта читать ~3 мин.

МОСКВА. В издательстве АСТ опубликованы дневники, стихи и рассказы сына Марины Цветаевой.

Публикация первой и второй части дневников Георгия Эфрона («Записки парижанина» в 2018 году, а за год до этого — «Неизвестность будущего») — большое событие. Восстановление справедливости, попытка приблизиться к правде. Развенчание мифов, коих за минувшие десятилетия накопилось немало. Откровенный рассказ очевидца и участника трагических событий: «Есть у меня важный свидетель — сын». Издание дневников оказалась возможным лишь в XXI веке, через 20 лет после кончины Ариадны Эфрон, наложившей запрет на их публикацию.

Судьба гения — путь, усыпанный отнюдь не розами, но шипами и битым стеклом. Мифов на этом пути — ещё больше. В отношении как самой Марины Ивановны, так и всех её близких. В первую очередь это коснулось Мура, природе отношений которого с матерью приписывали даже инцестуальную подоплёку.

Всех поражало фатальное внешнее сходство матери с младшим сыном, из-за которого Сергей Эфрон назвал его как-то Марин Цветаев. В воспоминаниях одних он предстаёт незаурядной личностью со сложной судьбой и задатками гения. В историях других — чуть ли не монстром, жестокосердным уайльдовским Звёздным мальчиком, единственным виновником смерти матери. Истина обычно лежит где-то посередине.

Сама Марина Ивановна отказывала горячо любимому сыну в умении сопереживать и тонко чувствовать. «Силён и умён. А — душа?? Где? Когда?». Анатолий Мошковский, однокурсник Георгия по Литературному институту, узнав о гибели Цветаевой, поражался отсутствию и тени страдания на лице Эфрона. Другой его однокашник, Вадим Сикорский, семья которого приютила Мура в Елабуге после самоубийства матери, осуждал его за отсутствие интереса к её творчеству и попыток предотвратить трагедию. Один из упрёков относился и к реакции Мура, считавшего, что у матери не было иного выхода. К тому, что его не было на похоронах, хотя Марина Ивановна предвидела и это: «Мур не будет ходить на мою могилу».

Однако перед Норой Лапидус, с которой особенно сблизился во время учёбы, он позволил себе открыть душу чуть больше. Он ощущал свою вину в том, что не подставил матери плечо в тяжёлые минуты, когда она металась в поисках работы и денег. Что его холодность и чёрствость были следствием сильных переживаний из-за романтических увлечений матери, обиды за отца.

В одном из своих писем он признавался в том, как переживал крушение семьи, отсутствие взаимопонимания между родителями, между матерью и сестрой Ариадной. Рассказывал о том об отчаянных попытках самоидентификации на фоне распада отношений близких людей, неуверенности в завтрашнем дне. «Никто, в наших письмах роясь, не понял до глубины …».

Переезд в СССР, на который возлагались немалые надежды, не спас от ощущения распада и надвигающегося несчастья. Постепенное осознание чуждости окружавших его реалий, мечта о возвращении во Францию. Ощущение тотального одиночества, изгойства после ареста сестры и отца, несмотря на отсутствие явного негатива со стороны окружающих. Отсюда крик души: «Пусть с меня не спрашивают доброты. Вся моя жизнь сложилась так, чтобы сделать из меня эгоиста».

Любовь к матери прорывается в заступничестве за неё перед склочными соседями по коммунальной квартире. В принятии её стороны и попытках утешить в моменты конфликтов с отцом и сестрой. Виктория Швейцер, биограф Цветаевой, считает обвинения Мура в эгоцентризме и дурном характере в немалой степени заблуждением. Шелухой, скрывающей истинное лицо одарённого человека, не успевшего раскрыть свой потенциал из-за ранней гибели.

Не погибни Георгий Эфрон в первом своём бою 7 июля 1944 года, он воплотил бы в жизнь мечты о литературной деятельности. Стал бы известным писателем или блестящим переводчиком, как и его лучший друг Дмитрий Сеземан. Последнему удалось выжить в мясорубке судьбы, несмотря на все испытания. Расстрел родителей, разделивших судьбу многих «возвращенцев, пребывание в ГУЛАГе, фронт. Как и Сеземан, 40 лет хранивший в памяти запах парижского метро, Мур непременно вернулся бы во Францию.

В «Записках парижанина» впервые обнародованы прозаические опыты, стихи Георгия Эфрона, его рисунки.

Елена Танакова © Gallerix.ru